Игра Льора

– А если она все-таки сломается и станет твоей послушной куклой, не утонешь ли ты снова в океане тоски и однообразия? – оживился Сумеречный Эльф, создавая очередной бутон на черенке сорванной розы среди паутины и терний.

– Тогда я поищу новые развлечения. Не одними же интригами Нармо и Илэни забавляться, – пожал плечами Раджед. До него все чаще доходили слухи, что топазовая чародейка с восточного материка намерена объединиться с Нармо Геолиртом, его злейшим врагом.

Отдаленно даже шевельнулось нечто, похожее на ревность. Впрочем, слишком давно все минуло, все поглотили взаимные обиды, переросшие в ненависть. Илэни, как и все они, желала только власти. Гибнущий мир был ей под стать: ее сила заключалась в самой черной магии, общении с мертвецами. Дымчатые топазы в качестве талисманов считались среди льоров проклятьем. А кровавая яшма и дымчатые топазы в союзе могли принести немало проблем. Впрочем, может, Илэни лгала, пугала, как жадная паучиха.

– Ты не боишься, что они снова попытаются захватить твой портал? – уловил смутные опасения Сумеречный Эльф, но Раджед только по привычке рассмеялся, скрывая все свои страхи за самоуверенностью:

– Когда я чего-то боялся? О! Эльф, ты как будто меня не знаешь.

– А если они нападут? Что ты будешь делать с Ритой и Софьей? – больно ударил точным вопросом верный друг. Все же эта дружба не была одной только привычкой, скорее возможностью взглянуть на себя со стороны, как в зеркало. Но образ наглеца, не видевшего дальше своего заостренного носа, тоже приходилось поддерживать, поэтому Раджед ответил:

– Похоже, последний приступ тьмы сделал тебя тугодумом, мой друг. Я прогоню этих паршивых наглецов обратно в их льораты, а мои гостьи ничего и не заметят.

Он верил в свою силу; в конце концов, Нармо еще ни разу не удавалось проникнуть в башню. Но Раджед сбился со счету, сколько раз они сталкивались в поединках. Каждый раз они готовили друг другу ловушки, но не попадались, сходясь в открытом противостоянии.

Самым страшным в поединках с Геолитом было получить хотя бы мелкую царапинку – чародей воздействовал на кровь, выкачивая силу из противника. Но Раджед и не позволял достать себя.

Вспоминался звон магических когтей-мечей, в которые превращались руки врагов. Ярость сочилась по венам вязкой смолой, забирая все оценки и суждения, все больше распаляя взаимную ненависть. Но поединков не было уже десять лет. В последнем Нармо едва не проиграл, когда Раджед в стремительном броске ударил противника по глазам лучом магического ослепления. Нармо уполз в свою нору, точно ночная тварь при свете зари. С тех пор казалось, что Эйлис окончательно уснул, замер. Но Раджед чувствовал, что рано или поздно грянет буря.

– Все-таки Софья умная девушка. Она сразу поняла, в какой опасный мирок ты ее затащил, – явно читал воспоминания Сумеречный Эльф.

– Опасный? Да о чем ты? – отмахивался Раджед. – Нас всего-то семеро, не семь миллиардов. Я видел, что творится в ее мире. – Улыбка исчезла с его лица, он устало опустился рядом с другом на скамью, вновь срывая восстановленную розу и растирая ее в руках. – Это… уму непостижимо. Он каждый миг может поставить себя на грань уничтожения. И не видит этого. Как и мы не видели…

– Но Эйлису-то осталось не больше нескольких сотен лет. Ты и сам знаешь, что случилось с некоторыми башнями льоров.

– Сотен! – всплеснул руками Раджед, раскидывая оторванные лепестки, продолжая сухо и мрачно, как ученый на докладе: – Люди и один век не живут.

– Но все-таки Софья права. Оставаться в умирающем мире – безрадостная участь, – мотнул головой Сумеречный Эльф.

– Я знаю… Но все-таки… – с тихим надломом дрогнул голос Раджеда, жестокого повелителя, хотя он вырвал с корнем минутную слабость. – Она забавляет меня своим упрямством. Пусть еще потешит мое самолюбие.

– До того, как чума окаменения заберет всех вас… – вдруг жестоко осклабился Сумеречный Эльф. – Умно, ничего не скажешь. Делить уже нечего, а они продолжают воевать.

Собеседники замолчали, тишина хрипела, резала смычком по струнам нервов. Раджед дрожал от нахлынувшего гнева; в последнее время любая мелочь легко выводила из себя. Видимо, сказывалось вечно давящее сознание скорой гибели мира.

Он некстати вспомнил, что некоторые башни окаменели. Вспомнил, как мучительно просыпался каждое утро и смотрел на свои руки, боясь, что тоже начал превращаться в камень. Он слышал каждый угасающий цветок в рудниках и подвалах своей башни. И, что его удивило, София тоже слышала. Но какое это имело значение?

Раджед просто желал развеяться, хотел послушать притворные похвалы и слова восхищения. Наткнулся же на штыки осуждения со стороны какой-то девчонки из ячеда. И уязвленная гордость обязывала довести до победного конца, подчинить ее, заставить восхищаться умом и силой чародея. Он злился, злоба разливалась в сердце клубком змей, на языке даже чувствовался кисловатый привкус их яда.

– Слушай, не мешай развлекаться! – скривился Раджед, беспощадно восклицая: – Если Эйлис уже умер, то я хотя бы станцую на его могиле.