Игра Льора

Пленница прошла сквозь еще один зал и еще один – и остановилась в нерешительности. На нее уже в третий раз с перевернутости мозаичного панно таращились одинаковые опрокинутые звери. Улыбки львов чудились их плачем. Зато существа, отдаленно напоминавшие гигантских змей, ехидно ухмылялись, хотя при нормальном развороте комнаты изображалось их пораженье от мощных когтей.

Софья перевела взгляд на мебель и некий фамильный портрет – те же образы, те же линии. Она помотала головой, как в мелькании картинок одного из бредовых снов. Больше ни в чьей башне не случалось таких искажений и загадочных фантасмагорий. Софья обошла несколько раз вокруг мерцавшего светового шара, осматривая каждую деталь, убеждаясь, что прошла три раза одну и ту же комнату. Лишь потолок под ногами поскрипывал шахматной черно-янтарной очередностью квадратов.

«Да это вообще пол! – поняла Софья, постучав носком обуви по мраморной плитке. – Раджед, сколько можно меня дурить такими фокусами? Или ты ждешь, что я стану такой же ненормальной?»

Может, он и правда выжидал, когда ее сознание настолько истончится, что примет любую ложь, любую ересь, отринув привычные основы мирозданья. Софья почувствовала накатывающее удушье, жаркой волной проходящее через тело, липнущее испариной к спине. Не выбраться, не вырваться. А ведь так близко… Портал услышал ее мольбы и пропускал в родной мир. Теперь же на голову сыпались лишь новые испытания. Софья с трудом несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, говоря себе: «Не время для паники, нельзя!»

Она подошла к одной из двух дверей и осмотрела стены вокруг. По правую руку висел на золотых шелковых обоях портрет. По левую – приклеилась к потолку вычурная ваза. Нога переступила порог, Софья опасливо выглянула в другую комнату, оставаясь в предыдущей, убеждаясь, что они совершенно идентичны. Точно сбой программы, точно ошибка в матрице, замкнутый алгоритм без точки выхода. Раджед загнал ее в бессмысленный круг анфилады, словно выжидая, когда она разделит его помутнение, потому что у здравомыслящего не хватило бы воображения на такую искусную пытку.

– Что-то не так? – донесся его насмешливый голос, пока Софья облизывала пересохшие губы, не двигаясь. Вскоре она переступила порог зала, отмечая, что предметы-ориентиры обретаются на тех же местах, только в противоположном конце помещения.

– Нет-нет, льор, все замечательно, – отозвалась она с не меньшим ядом. – Чего вы добиваетесь на этот раз?

Она быстрыми шагами пересекла зал, но потом вернулась, направилась к другой двери, из которой вроде только вышла. Пробежала насквозь еще одну комнату. Такую ловушку могли бы сочинить и без магии, просто фокус, несколько похожих гигантских изукрашенных камер-тюрем. Или нет… Она, наверное, уже в сотый раз прошла через те же двери. Но заметила, что предметы поменяли свои места, хотя все так же мозаичное панно плакало львами и ухмылялось змеями. Только крупные картины на шелковых лентах висели теперь по центру над диваном.

На них разместились два портрета – мужчина и женщина в старинной одежде, которая не существовала на Земле, наверное, ни в одну эпоху. Отчего-то Софья заинтересовалась, кто на картинах. До этого позолоченные рамы служили только меткой в ее поисках выхода. Теперь же некой тайной веяло от одухотворенных лиц, которые в перевернутости восприятия показались чем-то похожими на Раджеда, возможно, необычностью заостренных линий.

– Это лабиринт осознания, – донесся тяжкий вздох чародея, и Софья невольно догадалась, что ответ ищет сам хозяин башни. Как знать, может, повторяющаяся комната когда-то снилась ему самому в кошмарах. Вероятно, он многое пережил в своем опасном мире. Многое… ожесточившее его.

С портрета внимательно смотрел похожий на него маг. Вскоре удалось разобрать перевернутую подпись с именем и титулом – покойный отец льора. И рядом оказалась женщина неземной красоты с ясными честными глазами цвета янтаря – покойная мать.

Что-то больно сжалось в сердце Софьи, страх потерять семью вновь усилился. И обожгло понимание, что льор тоже не из каменной породы родился, не из самоцветов. Человек из плоти и крови, который когда-то, наверное, тоже любил своих родителей, и его любили. От ненависти не оставляют на долгие века портреты на шелковых лентах. Но что-то произошло, что-то… оставившее в одиночестве среди окаменения. Одиночество хуже чумы выедает трепетную душу.

Софья почти в оцепенении воззрилась на мать льора, не веря, что такая женщина способна воспитать настоящее чудовище; захотелось рассмотреть ее неперевернутый образ. И в тот миг Софья вспомнила, что только в башне Раджеда удавалось гулять по потолку и стенам. Он явно смеялся над физическими законами. Она подошла к стене, уже не с наскока, не в прыжке, а спокойно ступила на шелковые обои, лишь слегка удивляясь, как кроссовки не оставляют грязных следов. Пространство комнаты закружилось: потолок и пол вставали на законные места. Под ногами отозвался холодной твердостью мрамор.