С опаской Софья наступила на зеркало, поднимаясь по стене и проходя по потолку. Хотя кто разберет, по стене или по потолку? Законы гравитации не действовали, да и обстановка совершенно не менялась. Зеркала, зеркала – острые пики взоров с той стороны, осколки собственных сущностей. Смещенное восприятие окутывало прозрачным саваном, холод нависал равнодушием. Софья ощупала все стены, каждый угол, старательно игнорируя свои отражения, но они всё подступали, выискивая ее, вытаскивали из раковины, заставляя это странное существо из головы принять наконец, что оно еще тащит на себе сосуд из мышц и костей.
Софья ненавидела собственное тело, этот хрупкий предмет необходимого быта, это несимпатичное во многих проявлениях свидетельство земной жизни. Зеркала и видеосъемка слишком откровенно напоминали, что у души есть еще вместилище. А вырваться бы! Лететь, расправляя белые крылья. Но белые ли? И куда лететь? Софья бессильно прислонилась лбом к зеркалу, тяжело дыша, словно пробежала кросс на короткую дистанцию.
Она осознала: из этой ловушки выхода нет. Льор выжидал, когда она взмолится, когда предмет женского тщеславия сведет ее с ума. Но она решила принять это испытание, уже ради себя, коль скоро ей обещалось какое-то осознание. С горящими презрением глазами она узрела себя посреди тысяч танцующих призраков, холодных виллис. Софья укусила до крови палец и прочертила алый след на безупречной белизне.
«Какое жестокое лицо, – подумала она. – Это я? Может, в чем-то он и прав. Он уже дважды рисковал жизнью ради меня, а я только обвиняла его. Но я не умею прощать. Жестоко!»
Софья сжала зубы, всматриваясь в свое отражение, показавшееся в высшей мере отчужденным. Какое-то холодное, хоть и юно нежное лицо уставилось на нее из потусторонней глубины. Зеркало крало образы, танцевало тенями. Софья металась от зеркала к зеркалу, не находя ни двери, ни окна. И в этом пространстве звенели собственные мысли и чувства, двоились и троились разные рубежи собственного образа.
В лживой глубине стекол маячил какой-то человек, один из многих, за которыми она всегда отрешенно наблюдала. Да, она всегда лишь рассматривала, как копошатся другие, как мимо нее течет людская жизнь. А кто ж она? Королева среди призраков? Тайный созерцатель великих печалей мира? Без собственной судьбы, без желания выбирать, чувствовать. Проще замкнуться на мысли, будто стоило родиться в другие эпохи, уйти на страницы книг. Глупости! Какие же глупости. В других эпохах будто было лучше!
Она… затворенная в своей раковине, как будто боялась себя, опасалась совершить ошибку. И ничего не делала, никому не доверяла, обо всех думала хуже, чем они оказывались. Да если бы… Люди раз от раза разочаровывали ее, как и Раджед теперь.
Нет-нет, ее вела правда, а не кривда зеркал. Она слышала где-то в отдалении пение самоцвета, что составлял волшебный саркофаг над Ритой. Узнать бы, за какой из стен.
Софья закрыла глаза, уже не обращая внимания на зеркала: пусть отражения кружатся без нее. Лабиринт осознания, чтобы увидеть себя под разными углами? Она узрела вовсе не то, во что ее желал превратить льор. Она шла за сестрой, она желала спасти.
Песня самоцветов звала ее. И пусть тело поймал однотипный кордебалет отражений, душа рвалась прочь из ловушки, разрывая кожу, точно сквозь сведенные лопатки проступали крылья. И в тот момент она ощутила, как жжется между ключиц жемчужина. Как же она забыла?
«Жемчужина и нож. А может, и получится, – пронеслась молния надежды, но тут же раздался раскат гнева: – Ты меня достал!»
– Ну, хватит! – непроизвольно громогласным эхом прозвучал голос Софьи. – Хватит.
И в тот миг зеркала пали, рассыпались вихрем осколков, подхваченные неведомой магией. Они не причиняли вреда, их разбрасывали в разные стороны незримые прозрачные нити, линии. Софья не ведала названий, упоенная созерцанием. Наваждение вскоре растворилось, вновь предстал зал с молочно-белыми шелковыми обоями и зачехленной мебелью.
– Нет! Будь ты проклят, Иотил! Это твои уловки! Жемчуг! София! – тут же раздался нечеловеческий рев, который словно подхватили все чудища с картин и мозаик. Они выражали волю хозяина, шипели и выли на сбежавшую узницу.
Софья гордо выпрямилась, почудилось, что в самом деле за спиной распростерлись крылья, которые несли ее через десятки новых залов на зов самоцвета. Она постепенно училась различать их голоса. Открывался вещий слух. Сарнибу был прав: управлять никем нельзя, это преступно, возможно лишь договариваться. Но Раджед этого не понимал, он наверняка преследовал, и скользкий страх сцеплял на ногах подлые путы.
Гнев чародея обещал обрушиться куда большей силой, чем несмелые попытки в обращении с магией одной девочки с Земли. Но если бы янтарный льор ведал то, что она прочла в библиотеке Сарнибу! Кажется, именно эти заветные свитки и фолианты ускользнули из книгохранилищ благородного рода янтарных чародеев. Если бы…