Игра на двоих (СИ)

А вот тем, кто напоминает мне о моих мучителях, угрожает опасность: не отдавая себе отчета в собственных действиях, я молниеносным движением руки вытаскиваю из кармана нож, с которым не расстаюсь, и размахиваю острым лезвием во все стороны. Подоспевшие на крики прохожие хватают меня за плечи, удерживая от необдуманных поступков, им не удается справиться со мной: в такие моменты моя сила возрастает в несколько раз. И все же крики окружающих постепенно возвращают к реальности. Выпутавшись из объятий чужих людей и чувствуя приближение новой вспышки безумия, спешу убежать как можно дальше, пока не доберусь до окраины Дистрикта.

Преодолев последнее препятствие — высокий забор, обмотанный проволокой — я стремительно поднимаюсь по склону, достигаю опушки и, обессиленная, прижимаюсь к первому же стволу и сползаю на землю. Тщетно пытаюсь успокоиться, не зная, как заставить свой разум вновь воспринимать действительность такой, какая она есть, и не доставлять мучений ни мне, ни посторонним. Теперь я понимаю своего ментора: то, что окружающие, плохо знающие его люди принимали за вспыльчивость и несдержанность, на самом деле — еще одно последствие пережитых Голодных Игр. Арена меняет всех, вне зависимости от того, насколько силен очередной выживший. Она ломает нас, заставляя отречься от прошлой жизни и целиком и полностью принадлежать тем чувствам и эмоциям, испытанным нами во время Игр. В каком-то смысле Хеймитч тоже сломлен, так же, как и я. Ему повсюду мерещатся враги и призраки прошлого. Ему кажется, будто он сам остался прежним, но вокруг все изменилось. Однако это не так: все, что нас окружает, осталось прежним — изменились мы. Все свои, а мы — чужие. Ментору больше нет места в этом некогда родном и привычном мире. То же самое происходит со мной. Теперь я понимаю, какую ошибку допустила, когда пыталась вернуться к привычной жизни. Прошлое вернуть можно. Нельзя вернуть себя.

Злость и обида буквально рвут меня на части. В чем я виновата перед теми, кто сейчас прожигает меня взглядами, стоит появиться в Дистрикте? Почему я должна терпеть их презрение и ненависть? Зачем они так поступают со мной? Им не понять, что чувствует единственный выживший. Они не подозревают, что приходится пережить на Арене и в Капитолии. Не задумываются, есть ли выбор и вольны ли мы сами решать свою судьбу.

Почему моя жизнь менее ценна, чем жизнь Джейка? Если бы Победителем вернулся он, весь Дистрикт бы радовался и лишь мои родители не приняли бы участия во всеобщем веселье. Убей он меня — никто, кроме моей семьи, и не вспомнил бы даже имени второго трибута. А я лишь боролась за свою жизнь, за свое возвращение, за свое будущее. Каждый на моем месте поступил бы также — так почему их скорбь из-за его поражения перевешивает радость от моей победы, победы Дистрикта-12?

За подобными мыслями я, сама того не замечая, все больше ожесточаюсь. Теперь вспышки раздражения — менее разрушительные, чем гнев, но такие же болезненные — происходят все чаще, причем по моей же воле. Я могу сорваться на любого, кто отважится подойти или обратиться ко мне, и не испытываю даже намека на чувство вины. Все чаще слышу в свой адрес «сумасшедшая» и «убийца», но больше меня это не волнует. По крайней мере, теперь я не принимаю это близко к сердцу. Жизнь вообще несправедлива — глупо жаловаться, что тебя незаслуженно обидели. Больше всего меня пугает то, что однажды я могу снова потерять над собой контроль и наброситься на кого-то из своих родителей. И, как бы страшно это ни звучало, однажды такое все же происходит.

Той ночью мне снятся уже знакомые —, но от этого не менее ужасные — кошмары, но на этот раз я просыпаюсь не от собственных криков, как это случалось обычно. Меня будит скрип приоткрывшейся дверь и осторожные шаги. Я мгновенно напрягаюсь. Не открывая глаз, поворачиваю голову, сжимая в руке острый нож и, резко приподнявшись на постели, делаю выпад ту сторону, откуда исходит звук. Слышу истошный крик; голос кажется мне знакомым. Дотянувшись до низкой прикроватной тумбочки, включаю ночник. Комнату заполняет тусклый свет. Справа от моей кровати стоит насмерть перепуганная мама. По ее руке стекает тонкая струйка крови. К счастью, она успела увернуться, и лезвие, скользнув по ее плечу, оставило лишь неглубокую царапину. Но, даже осознав, что ее жизни ничего не угрожает, не могу прийти в себя от мысли, что могло случиться.

— Прости, — чуть слышно говорю я, не двигаясь с места и не опуская ножа.

Мама качает головой, обеспокоено глядя на меня:

— Я в порядке, это всего лишь царапина.

С этими слова она подходит к комоду, достает из аптечки бинт и старается самостоятельно перевязать рану. У нее не получается, но я даже не делаю попытки помочь ей.

— Почему ты пришла?

— Ты кричала во сне. Я услышала, испугалась и решила подняться на чердак. Дверь была приоткрыта, я зашла. Что случилось?

Не в силах произнести ни слова, опускаю глаза и качаю головой. Справившись с повязкой, мама садится на постель и осторожно протягивает мне руку.

— Давно ты спишь, держа в руке нож?