Игра на двоих (СИ)

Поднявшись на холм, иду в сторону леса, но на мгновение задумываюсь, и ноги приносят меня к знакомому склону. Бросив сумку на мокрую траву, устраиваюсь там же. Лежа на холодной, сырой от ночной росы земле, наблюдаю, как по небу проплывают хмурые облака. Я уже давно перестала охотиться: у меня больше не ни сил, ни желания бегать по лесу с луком и стрелами наперевес. Такое глупое, бессмысленно занятие. Теперь, придя в знакомые места, я просто растягиваюсь на земле и смотрю на окружающий мир. И вновь меня посещает странное ощущение нереальности, будто меня здесь нет, будто я — лишь свидетель всего, что происходит вокруг.

О школе сегодня не вспоминаю, понимая, что не стоит радовать любимых одноклассников, демонстрируя им собственную слабость. Когда становится совсем холодно, натягиваю капюшон, обнимаю колени руками, опускаю голову и закрываю глаза. Так проходит целый день: я то проваливаюсь в сон, то просыпаюсь, но лишь для того, чтобы плотнее закутаться в тонкую ветровку. Мне холодно, но я не обращаю на это внимания. Болит все тело, но для меня это уже неважно. Не понимаю, реально ли то, что вокруг, но это больше не имеет значения. Мне все равно. Все безразлично. Незачем шевелиться. Незачем дышать. Незачем жить. Сознание возвращается все реже.

Вдруг моего лица касается что-то теплое и мокрое. Чувствую чье-то горячее дыхание. Через силу приподняв голову, встречаюсь с пристальным взглядом пронзительно-серых глаз. По моим губам пробегает тень улыбки.

— Надеешься спасти меня? Или просто пришел попрощаться? — собственный голос кажется чужим, слишком грубым и хриплым.

Старый знакомый толкает меня мордой в плечо и доверчиво прижимается к моему окоченевшему телу. Собрав остатки сил, поднимаю руку и обнимаю его за шею, поросшую густой черной шерстью. Наши объятия длятся довольно долго: вокруг успевает стемнеть. Дождь превращается в ливень.

Отстранившись, волк ложится рядом. Мы оба промокаем до нитки, но не двигаемся с места. Капюшон не спасает ни от дождя, ни от ветра, а потому я снимаю его и подставляю лицо ледяным каплям. С волос течет вода, руки и ноги деревенеют от холода. Я не чувствую собственного тела. Сил не остается. Но мне они уже не нужны. Даже боль, и та отступает. Остается лишь пустота.

Задумавшись о чем-то, не сразу замечаю, как волк резко встает и, легко прикусив край ветровки, тянет меня за собой. Чувствуя приближающийся обморок, кое-как поднимаюсь на ноги, подбираю лежащую рядом длинную палку и иду за ним в сторону опушки. Все правильно: густой лес скроет меня от чужих глаз. Никто не увидит, во что я превратилась. Никто не узнает, что со мной стало. Волк бежит впереди, иногда оглядываясь назад, на меня.

Внезапный приступ острой боли в сердце забирает последние силы. В глазах темнеет. Перед тем, как упасть, вижу темный, слегка дрожащий силуэт, по ту сторону опушки. Лежа на холодной земле, цепляюсь за остатки сознания и по очереди вспоминаю близких людей. В голове звучит голос отца. Из горла не вырывается ни звука: за прошедшие месяцы я привыкла переживать все молча. Незачем кричать. Никто не поможет. Никто не придет. Ты одна. А обещания ничего не стоят.

Совсем рядом раздается пронзительный вой, полный тоски и боли. И я снова теряю сознание. Надеюсь, это все.

========== Глава 18. Когда гаснет пламя ==========

Ледяной тон Эрики заставляет меня отступить на шаг, позволив ей выскользнуть на улицу. Ее последние слова для меня как удар, гораздо сильнее тех, которые пришлось выдержать в свое время на Арене. Стук двери о косяк отдается эхом в сердце. Теперь в нем снова воцаряется пустота.

Она ушла. Что в нашем последнем разговоре могло пойти не так? Что я сделал неправильно? У меня не было намерения скрывать от нее правду: я лишь хотел защитить девчонку, не дать реальности причинить ей новую боль. Понимаю, рано или поздно она бы все равно узнала о том, что произошло — что, собственно, и случилось, —, но я не мог допустить, чтобы Эрика повторила мою судьбу. Может, ментор слегка перестарался в своем желании уберечь ее от всего. Однако я столько раз не мог помочь, не мог защитить, и лишь наблюдал со стороны за болью и страданиями девушки, что теперь хватаюсь за любую возможность, только бы не дать Капитолию сломать ее, как он сломал меня.