Однажды утром я просыпаюсь под звуки дождя. За окном почти темно из-за темно-серых облаков, затянувших небо. У меня не возникает особого желания заняться чем-то полезным, а потому я провожу весь день в кресле, у камина. Стараюсь сосредоточиться на книге, взятой с дальней полки шкафа, что стук дождя отвлекает. Наблюдаю за стекающими по стеклу крупными каплями и не думаю ни о чем. Изредка подбрасываю дров в камин и возвращаюсь к чтению.
Так проходит целый день. Осенью темнеет рано, но я не зажигаю лампу: вполне хватает света от огня в камине. Вскоре на Деревню опускается ночной мрак. Внезапно мне становится холодно; подойдя к шкафу, отыскиваю плотный свитер и натягиваю его поверх рубашки. Запутавшись в длинных рукавах, не сразу слышу тихий стук в дверь. А когда наконец обращаю на него внимание, то думаю, что это все тот же дождь, и отправляюсь на кухню, чтобы поставить чайник. Однако ритмичный, равномерный стук повторяется, хоть и не усиливается. По привычке осторожно выглянув в окно (Игры кого угодно могут довести до паранойи), замечаю на пороге хрупкую фигурку. Боясь поверить своим глазам, открываю дверь. Первое, что я вижу, когда над входной дверью загорается тусклая лампочка — до боли знакомые и — сколько бы я это ни отрицал — любимые темно-карие глаза. Однако наваждение исчезает, стоит неожиданной гостье заговорить: ее слабый, срывающийся голос совсем не похож на манеру речи Эрики. И все же он, как и его обладательница, мне знаком.
— Здравствуй, Кэтрин.
Женщина кивает, словно не решаясь ответить на мое приветствие вслух или боясь, что ее голос вновь сорвется. Взгляд полон тревоги и страха — я не понимаю причины волнения, но оно немедленно передается и мне. Заметив, что она промокла насквозь, вспоминаю о манерах и приглашаю старую знакомую войти.
— Что случилось? Ты бы не пришла ко мне поздно ночью просто так, верно? — усмехаюсь я.
Но ей явно не до смеха. Глаза Кэти медленно наполняются слезами.
— Хеймитч, я… — не договорив, она обнимает себя за плечи, пытаясь унять дрожь.
— Гуляла под дождем? И как только родители разрешили тебе уйти из дома на ночь глядя? Ты всегда была такой послушной девочкой, а теперь решила наверстать упущенное и взбунтовалась? — за моими ничего не значащими словами скрывается беспокойство. Что привело ее к столь неприятной личности, как я, в такой час? В голове, словно запертая птица в клетке, бьется лишь одна мысль, но я изо всех сил гоню ее прочь.
— Идем, я приготовлю чай, — тихо говорю я и отправляюсь на кухню.
Стоя на пороге, оборачиваюсь и вижу, что она так и не сдвинулась с места.
Я знаю Кэтрин с детства, как и она меня. Мы оба выросли в Шлаке. Район неблагополучный, и детей в нем довольно мало, а потому часто оказывается так, что в одной компании встречаются ребята самого разного возраста, от десяти до семнадцати лет. Так получилось и в нашем случае: я на пять лет старше, но разница в возрасте никогда и никому не мешала. Так и познакомились. Общались мы мало и довольно редко, но знали друг друга и могли, при желании, обменяться парой фраз. Мне всегда казалось забавным, даже слегка удивительным то, насколько послушным ребенком она была, хотя ее родители далеко не самые строгие из тех, кого я знал. Я же всегда был бунтарем и нарушал не только те правила, устанавливаемые семьей, но и законы, принятые Капитолием, за исполнением которых строго следили миротворцы. Иногда попадался, но чаще мог выкрутиться. Она же — всегда тихая, немного застенчивая, но неизменно улыбчивая и добрая. Мы были полными противоположностями: она не понимала мой юмор и осуждала меня за очередной проступок, а я посмеивался над ней за ее примерное поведение.