Игра на двоих (СИ)

Потом меня выбрали трибутом для участия во Второй Квартальной Бойне, и наши пути разошлись. Вернувшись из Капитолия, я почти сразу переехал в Деревню Победителей, а после гибели семьи замкнулся в себе и оборвал все связи со старыми друзьями. Изредка заглядывая в Котел, узнавал новости о бывших соседях и подрастающем поколении. Из разговоров торговцев и покупателей случайно узнал, что Кэтрин полюбила мужчину на десять лет старше себя, да еще из Центрального, самого обеспеченного района Дистрикта-12. Его родственники, узнав о юном возрасте и не самом благородном происхождении будущей невестки, поставили сыну ультиматум. Он выбрал любимую девушку и обрел новую семью в лице ее родителей, которые приняли его с распростертыми объятиями. Парень оказался с характером: взрослые не раз рассказывали о том, что он регулярно убегает в лес или в поле, прячет дома строго запрещенные предметы типа лука или ножа, постоянно провоцирует миротворцев и не обращает абсолютно никакого внимания на установленные правила. Но лично я выше всего оценил его готовность отречься от спокойной и обеспеченной жизни ради любви. Учитывая условия жизни обитателей Шлака, да и, в общем, всего Дистрикта, по сравнению с остальными, довольно неразумно отказываться от материальных благ, пусть и в надежде обрести счастье в союзе со своим возлюбленным. Как выяснилось чуть позже, их брак оказался крепким и счастливым: несколько лет спустя, в очередной раз посетив старое, полуразрушенное здание, где собираются подпольные торговцы, я услышал, что у Кэтрин и Алекса родилась дочь с довольно странным для жителей Двенадцатого именем Генриетта (они привыкли к более простым и коротким именам). Больше мне не было известно ничего об их дальнейшей судьбе, хотя, сказать по правде, я и не слишком интересовался жизнью старой знакомой. Изредка встречаясь в Дистрикте, мы лишь приветливо кивали друг другу и расходились каждый по своим делам: она — на фабрику, а я — в Котел, за очередной порцией спиртного.

— Кэти? — услышав свое имя, она инстинктивно поворачивает голову на звук, но по глазам женщины видно, что ее мысли сейчас далеко за пределами этого дома.

Наконец, после нескольких секунд молчания, показавшихся мне вечностью, Кэтрин тихо, словно через силу, произносит:

— Генриетта…

В ту же секунду чувствую, как сердце пропускает удар. Не помня себя, в два прыжка преодолеваю разделяющее нас расстояние, хватаю гостью за плечи, встряхиваю и, заглянув в ее испуганное лицо, спрашиваю:

— Что с ней? Что случилось? Не молчи, Кэтрин!

Тут нервы бедной женщины не выдерживают: по впалым щекам текут слезы, а голос опускается почти до шепота:

— Она не вернулась домой. Не пришла ночевать. Обычно возвращается поздно, в сумерках, все пропадает где-то, но такого никогда не было! Я не знаю, куда бежать, у кого спросить, где она может быть! Я не знаю ничего! Я не знаю собственную дочь, Хеймитч…

Всего одно слово, и в корке льда, вновь покрывшей мое сердце, — глубокая трещина. Всего одно имя, и каменная стена, на возведение которой я потратил месяцы, рушится у меня на глазах. И я понимаю, что все это время снова пытался себя обмануть. Что мне все еще есть дело до моей подопечной. Что она нужна мне и неважно, нужен ли я ей. Что мои чувства все так же сильны, и сейчас не имеет значения, взаимны ли они. Все, что нашептывал мне внутренний голос — не более, чем глупость, попытка вернуться к прошлой, страх совершить очередную ошибку, рискнуть и потерять все, страх перед неизвестностью. Иллюзия обмана — я был уверен, что мои чувства к ней — выдумка, плод моего больного воображения, но на самом деле все наоборот. Все мои сомнения и опасения меркнут перед мыслью о том, что с Эрикой могло что-то случиться. Что я могу лишиться ее навсегда. Она должна жить. Пусть и не в моем мире, это уже решать ей.

В следующие несколько минут я развиваю бурную деятельность. Схватив даже не пытающуюся сопротивляться Кэти за руку, привожу ее на кухню, сажаю за стол, готовлю чай, протягиваю ей чашку и говорю:

— Рассказывай обо всем! Быстро, четко, по порядку!

Мой резкий тон заставляет женщину вздрогнуть. Но она тотчас берет себя в руки и отвечает:

— Она изменилась, Хеймитч, очень сильно. Я не узнаю в ней свою дочь. Почти не появляется дома, избегает нас, дергается от малейших прикосновений. Когда ей сообщили о гибели отца, я попыталась хоть как-то помочь. поддержать ее, но она оттолкнула меня и ушла, не сказав ни слова, а потом стала пресекать любые разговоры о нем, словно ничего не случилось. Она все время молчит и никак не реагирует на происходящее вокруг — порой мне кажется, что Этти не слышит, когда к ней кто-то обращается. Или не хочет слышать — я уже не знаю. Ушла спать на чердак — перетащила кое-что из мебели и теперь живет там, запирая на ночь дверь. Однажды я проснулась от ее криков и поднялась в ее комнату. Она спит, не выпуская из рук ножа — почему, Хеймитч? Чего она боится? Что мы можем навредить ей?