— Как будто я не понимаю, что без вашего вмешательства Сенека вообще не смог бы подумать о двух Победителях вместо одного.
— Они хотели обмануть нас, но твоя напарница не позволила себя провести.
— Ладно, — улыбнувшись напоследок, отставляю в сторону стул и иду к двери. — Рада, что ты поправляешься. Отдыхай, завтра важный день.
Но Пит не слышит меня. Опустив на глаза на белое одеяло и сцепив руки в замок, тихо, будто самому себе, говорит:
— Я все никак не могу понять, почему она оставила меня в живых. Думаю об этом с тех пор, как пришел в себя после операции. Почему?
Я не знаю ответа, а потому просто молча выскальзываю за дверь. Поднимаюсь на наш этаж. Уставшая, но довольная Эффи пьет ромашковый чай и пишет в ежедневнике. Стилистам предстоит бессонная ночь: коронация уже завтра. Остался «последний штрих», который, как учил меня Цинна, важнее всего остального вместе взятого.
— Где Хеймитч?
— Понятия не имею, — ворчит Бряк. — Ушел куда-то рано утром и до сих пор не вернулся. Скинул все обязанности на тебя и гуляет где-то допоздна!
Острые коготки тревоги царапают меня изнутри. Вдруг что-то случилось? Да нет, не может быть. Если бы наша тайна вскрылась, наказали бы всех сразу. Одного Эбернети Сноу будет мало, нужна вся команда бунтарей.
Чувство голода притупляется само собой. Я желаю Эффи добрых снов и отправляюсь к себе. Сидя в кресле у окна, бездумно вожу ручкой по бумаге и прислушиваюсь к каждому звуку, доносящемуся из-за нарочно приоткрытой двери. Ментор возвращается, когда на часах далеко за полночь. На нем ни царапины, но хмурое выражение лица говорит без слов: что-то и правда случилось.
— Главный Распорядитель мертв.
Началось. В первый момент мне кажется, будто я ослышалась, но впоследствии, покопавшись в себе, не нахожу места удивлению. И даже не нужно спрашивать, как это произошло: ясно, что не несчастный случай.
— Отравился страшно ядовитыми темно-синими ягодами. Морник, кажется.
— Как узнал? Сноу ведь наверняка хотел сохранить это в тайне.
— Даже у стен есть уши. Поговорил с парой всезнающих друзей.
Прихрамывая, Хеймитч подходит ко мне и обрушивается в соседнее кресло.
— Это заняло целый день? — с нотками упрека в голосе иронично интересуюсь я.
Ментор виновато улыбается и, потянувшись ко мне, гладит теплой рукой по моментально вспыхнувшей щеке.
— Нет, детка. У меня было много вопросов, которые требовали ответа.
— Расскажешь?
Мои подозрения подтверждаются одно за другим, но я отнюдь не уверена, что хочу услышать, какие ужасы творятся сейчас в столице.
— Не сегодня, — напарник откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.
— Скажи лишь одно. Все очень плохо?
Тот приподнимает голову и ловит мой взгляд.
— Да, волчонок. И это только начало.
Ночью мне снятся вопросы, много вопросов. И ответы, один страшнее другого. Блаженство в неведении.
Утром, когда я, одеваясь, стою у зеркала, еще сонный Хеймитч подходит сзади и обнимает меня, прижавшись небритой щекой к влажным после душа волосам.
— Прости, если напугал вчера. У меня и правда выдался сложный день. Может, я немного сгустил краски.
— Случилось что-то еще? — я смотрю в глаза его отражению, силясь прочитать в них ответ.
— Я не хочу, чтобы ты думала об этом сейчас, — ментор перебивает меня и, взяв за руку, вкладывает в раскрытую ладонь маленький сверток.
— С Днем Рождения, — шепчет он.
Я и забыла.
— Как ты узнал?
— У меня свои источники. Я знаю все, что мне нужно. Все, что важно для нас двоих.
Губы сами собой растягиваются в улыбке. Я поворачиваюсь к мужчине и закидываю руки ему на плечи.
— Твоим источником информации обо мне должна быть только я.
Тянусь к нему, но он в последний момент чуть поворачивает голову, и мои губы касаются лишь щеки мужчины. Сделав вид, что не заметила его движения, разворачиваю подарок. Под яркой оберткой обнаруживается браслет. Четырнадцать драгоценных камней, соединенных тонкой серебряной нитью. Все разноцветные: черный и белый на концах, а между ними — прозрачный, жемчужный, желтый, оранжевый, коралловый, рубиновый, красный, зеленый, голубой, синий, фиолетовый и серый.
— Это наш мир, — тихо поясняет Хеймитч, — Тринадцать Дистриктов и Капитолий. Я готов подарить их тебе. Сделать с ними все, что ты захочешь. Заставить лечь к твоим ногам, а если не захотят повиноваться — уничтожить. Я смогу. Ты веришь мне?
Если при виде подарка я потеряла дар речи, то сейчас все подходящие случаю слова — удивления, благодарности, восхищения, — просто вылетели из головы. Не отрывая глаз от переливающихся в лучах рассветного солнца всеми известными мне цветами граней, закатываю до локтя рукав рубашки и протягиваю руку Хеймитчу. Когда щелкает застежка, еще несколько секунд рассматриваю браслет, а затем наконец отваживаюсь поднять взгляд на мужчину. Я вижу страх и тревожное ожидание в до боли любимых серых глазах. Не знаю, чем заслужила такую любовь. Не знаю, что должна сделать, чтобы показать, как сильно люблю его в ответ. Очень, очень сильно.
— Да, Хейм. Я верю.