Игра на двоих (СИ)

Лед страха в его глазах тает, а губы растягиваются в улыбке, которую я никогда не видела прежде. В ней нет радости, или веселья, или насмешки, или довольной ухмылки. В ней — счастье. Я сделаю все, чтобы видеть эту улыбку каждый день, час, минуту и секунду нашей жизни.

Разворачиваюсь к зеркалу, кладу его руки на свою талию и накрываю ладонями. некрепко сжимая. Ментор опускает голову мне на плечо. Мы любуемся своим отражением. Смеясь, в шутку спрашиваю:

— Корона, подвеска, браслет… Ты становишься слишком предсказуем. Чего мне ждать в следующем года? Кольца?

Мой, как мне кажется, невинный вопрос застает мужчину врасплох. Теперь в его глазах — непонимание и… неверие? Мне требуется минут пять только на то, чтобы понять двусмысленность сказанной фразы. Ведь обычно кольца дарят на помолвку.

— Прости, ментор. Я не это имела в виду.

Тот только смеется в ответ. Слегка наклонившись, оставляет на моих губах легкий, ни к чему не обязывающий поцелуй. Но мне этого мало, и я требую продолжения, схватив Эбернети за воротник рубашки и снова привлекая к себе.

— Семнадцать, Хеймитч. Я уже не ребенок.

— Вижу. Сложно не заметить, — мужчина отстраняется и окидывает меня оценивающим взглядом.

Отчего-то я чувствую себя обнаженной. Неловкое ощущение. Но пора, наверное, к нему привыкать.

— Хейм!

Он не успевает ответить: дверь жалобно скрипит под тяжестью ударов маленьких кулачков Эффи. Визгливое «с добрым утром!». Ничего доброго, Бряк. Воспользовавшись последним отведенным нам мгновением, напарник приближает свое лицо к моему и, коснувшись двумя пальцами подбородка, заставляет забыть обо всем. Все, что я вижу — его глаза. Для меня в них — целый мир.

— Когда подарком станет кольцо, я буду иметь в виду именно это.

Он уходит, а я так и остаюсь стоять перед зеркалом, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы, как бы сильно я ни смыкала их в стремлении замедлить его безжалостный бег. Семнадцать. В моем списке желаний семнадцать пунктов. Я хочу прожить еще как минимум семнадцать лет. Я люблю Хеймитча в семнадцать раз сильнее, чем вчера. И так каждый день. Отвернув рукав рубашки, чтобы серая ткань рубашки скрыла браслет от посторонних глаз, иду завтракать.

Дальше в игру вступает команда подготовки. Все расписано по минутам до самой последней, когда на головы Китнисс и Пита опустятся короны Победителей. Ванная комната. Горячая маслянистая вода. Колючее махровое полотенце размером с простыню. Зачем я принимала душ утром? Не помню. Глубокое кресло и зеркало напротив. Перед глазам мелькают острые лезвия ножниц, срезающих посеченные кончики отросших волос. Укладка. Слишком много мусса: прическа застывает как слегка подтаявшее мороженое в морозильнике. Под острыми краями пинцета брови превращаются в ниточки. В воздухе чувствуется запах лака для ногтей. Опускаю глаза и вижу, как по рукам и ногам стекает кровь. На лицо ложится искусно разукрашенная маска. Удлиненные тушью ресницы взлетают к бровям, а глаза, жирно обведенные черным карандашом, кажутся огромными. Теперь капли крови проступают и на ставшими вдруг миниатюрно-кукольными губах.

Цинна помогает втиснуться в короткое платье с узким лифом и пышной юбкой и, недовольно покривив губы, дополняет его бордовым поясом. Каблуки такие высокие, что теперь я одного роста с бедным Хеймитчем, замершим, словно каменная статуя в саду Президента, в дверях при виде напарницы.

— Кукла?

— Это нормально, детка. Мы все куклы. Видела мой костюм?

Я едва сдерживаю смех, глядя на мужчину. Наполовину расстегнутая темно-красная рубашка, заправленная в идеально выглаженные черный брюки. Серебряный волк на шее призывно блестит под ярким светом лампы. На плечи накинут длинный фрак того же угольного оттенка. Волосы расчесаны и выпрямлены. Остроносые туфли сверкают после того, как на них выдавили по два тюбика чистящего крема.

— Почему так ярко, Цинна?

Стилист выпархивает из комнаты, оставив мой вопрос без ответа. Понятно, пошел проверять готовность Китнисс.

— Чтобы трибуты потерялись на нашем фоне, — ухмыляется напарник. — сегодня им лучше не выделяться. Они должны быть видны, но не слишком заметны. Президенту наша боевая раскраска ни о чем не скажет, зато Китнисс хоть на один вечер обойдется без его пристального внимания к своей скромной персоне.

Эвердин и правда выглядит очень просто и даже слегка романтично в светло-желтом платье. Она говорит, что похожа на пламя свечи и интересуется, куда делись хищно-красные языки пламени. Видно, что она еле сдерживается, чтобы не послать всех собравшихся — Цезаря, Сноу, зрителей, — к черту. Губы искривлены в презрительной усмешке, а глаза сверкают от гнева. За кулисами, за несколько минут перед тем, как платформа поднимет нас наверх, Хеймитч отзывает меня и трибутов в укромный угол.

— Они недовольны.

Одна из историй все же повторяется. Помнится, в прошлом году я услышала от ментора то же самое.

— Чем? Что я не умерла?

— Что навязала свои правила.

— Что ж, — взрывается девушка, — жаль, что я спутала им все карты! Я тоже, кстати, ими недовольна, поэтому можешь…