Игра на двоих (СИ)

В какой-то момент мне начинает казаться, что я вновь обретаю контроль. Ощущаю твердую почву под ногами — насколько это вообще возможно в моем положении. Понимаю, что делать дальше. Примерно знаю, что будет завтра. Дни идут за днями, и я поддаюсь неторопливому течению времени, продолжая делать то, что должна и то, что могу. О пленниках пока нет никаких вестей, но я знаю, что они живы. Сноу не убьет их так сразу. Да и забот у Президента как никогда много: что ни час, то новая стычка, новый бунт, новые потери. Гейл проводит все время с Китнисс, пытаясь помочь ей и нам. Бити налаживает систему обмена мгновенными сообщениями между нашими союзниками. Плутарх чертит по памяти какие-то запутанные схемы. Когда я украдкой заглядываю ему через плечо, то вижу что-то очень похожее на Президентский Дворец. Койн руководит: собирает Советы, жестко отчитывает подчиненных за малейшие промахи, прислушивается к мнению Хевенсби и улыбается мне при встрече.

Но я обманываю всех и, в первую очередь, себя, повторяя, что все нормально. Последнюю неделю я чувствую себя плохо, но думаю, что это — последствия жизни в закрытом помещении. Акклиматизация, кажется. Мне не хватает солнца, свежего воздуха и простора. С каждым днем мой отсек становится все меньше, все теснее. У меня сильно кружится голова, и однажды вечером я теряю сознание, не дойдя пары шагов до кровати. Почти весь следующий день провожу в лесу. Долго стою, прижавшись к шершавому стволу старой сосны, и дышу. Просто дышу. Кажется, лучше. Вечером за ужином запах еды — подстреленной мной же куропатки — впервые за долгое время не вызывает отвращения.

Однако следующим утром я открываю глаза и понимаю, что мне ничуть не легче. Перед глазами все плывет, а внизу живота скручивается тугой узел боли. Сил как будто бы нет, но они вдруг появляются, стоит понять, что меня сейчас вывернет наизнанку. Зажав рот рукой, я едва успеваю добраться до ванной комнаты и склоняюсь над унитазом.

— Доброе утро! — внезапно раздается со стороны входной двери.

Рубака. Я не успела закрыть дверь в ванную. Мысли мелькают слишком быстро, но я не успеваю додумать ни одну из них до конца: меня прерывает новый приступ тошноты.

— Все в порядке? — озабоченно спрашивает друг, заглядывая внутрь маленького помещения.

— Да! Уйди! Закрой дверь!

Судя по громкому стуку, мужчина отшатывается в сторону и налетает спиной на противоположную стену. Но все же протягивает руку и захлопывает створку.

Тошнота проходит. Я тщательно чищу зубы и умываюсь. Насухо вытираюсь полотенцем, поправляю пижаму и уже делаю шаг к выходу, как вдруг меня останавливает мое собственное отражение. Вернее, то, что я вижу в зеркале вместо привычной себя. Тощее тело, выпирающие кости, осунувшееся лицо, бледная кожа, покрытая сыпью, запавшие глаза и черные круги под ними, сухие поредевшие волосы.

Рубака ждет в спальне, развалившись на моей кровати. И, увидев меня, тут же выдает:

— Вас с Хеймитчем уже можно поздравить? Чур, я буду крестным!

Правда, заметив выражение моего лица, осекается и разражается громким лающим смехом.

— Не обижайся, детка, я же просто пошутил!

Никогда еще в его шутке не было столько правды, а я не была настолько неправа, думая, что все плохо. На самом деле все намного, намного хуже.

========== Глава 47. Туннель без света в конце ==========

Надеясь, что Рубака неверно истолковал испуганное выражение моего лица, спешу хоть как-то оправдаться. Только бы голова не кружилась так сильно. Прислоняюсь спиной к дверному косяку, прищуриваю глаза, складываю руки на груди и обиженно протягиваю:

— Не смешно! Я просто отравилась!

Мужчина невесело усмехается:

— Учитывая, чем нас здесь кормят, это неудивительно.

Кажется, верит.

— Может, проводить тебя в госпиталь?

Я мотаю головой:

— Не нужно, и так пройдет. Иди на завтрак, а то опоздаешь.

Мы договариваемся встретиться в Штабе, после чего Рубака наконец уходит. Я медленно подхожу к койке, опускаюсь на жесткий матрас и закрываю лицо руками. Этого не может быть. Это сон. Самый кошмарный из всех, что мне когда-либо снились. Я хочу услышать звон будильника. Хочу проснуться. Ведь если я не смогу, случится что-то страшное.