Игра на двоих (СИ)

Девушка продолжает прожигать меня взглядом. И я понимаю, что это не поможет. Чтобы из нас троих она поверила хотя бы мне, я не должна быть ее ментором: так девчонка видит во мне только предательницу. Я должна стать такой же, как она, — жертвой обстоятельств. Трибутом, потерявшим напарника. Покорной куклой в руках новой силы по имени Альма Койн.

— Послушай, Китнисс. Я знаю, каково тебе сейчас. Ты, я, Финник, — мы все в одной лодке.

— Да неужели?

— Одэйр потерял Энни, я — Хеймитча. Мы дорожим этими людьми совсем не меньше, чем ты — Питом. Мы хотим их спасти, как только это будет возможно.

— Почему бы не прямо сейчас?

— Я пыталась. Устраивала скандалы Плутарху. Я была готова убить его, когда узнала, что он бросил Хеймитча на Арене.

— Отчего же не убила?

— Подумала, что он мне ещё пригодится.

Кривая улыбка, мелькнувшая на лице собеседницы, придаёт мне уверенности в том, что наш разговор что-то изменит.

— Дело не только в Пите, — нервно сглотнув, признается Китнисс. — Когда я была в госпитале, Финник как-то зашёл навестить меня, сел на мою постель и сказал «лучше бы они погибли, сразу, без мучений. Лучше бы он убил их… и нас тоже». Иногда я думаю, что он прав.

— Жить, значит, больше не хочешь?

— Почему-то чем дольше я живу, тем больше народа погибает.

— Если ты о Двенадцатом, то забудь.

Эвердин непонимающе смотрит на меня.

— Да я их всех убила, я! Ты здесь ни при чем, это же я уничтожила силовое поле.

— Все равно мы обе виноваты.

— Никто не виноват. Ни одна из нас.

— Тогда кого винить?

Ее блуждающий взгляд почти невозможно поймать, и мне приходится осторожно коснуться лица девушки и заставить посмотреть на меня.

— Ты знаешь, — настаиваю я, — просто забыла.

Китнисс обхватывает голову руками и закрывает глаза.

— Хочешь вспомнить?

Она долго не отвечает, и я уже готова принять её молчание за отказ, как вдруг…

— Да.

В её широко распахнутых глазах столько изумления, будто до разговора со мной она и не подозревала, как сильно хочет этого.

Я встаю, ставлю стул на место и иду к двери.

— Ты вспомнишь, Китнисс. Вспомнишь все. Завтра на рассвете ты отправляешься в Двенадцатый.

Завтра в её взгляде уже не будет удивления и вопросов: в нем будут ответы и жажда мести. Слишком долго она винила себя в чужом преступлении.

В коридоре между отсеками меня уже ждёт Плутарх.

— Завтра в это время она уже будет с нами. Та же Китнисс, что и прежде. На этот раз.

Мы оба не хотим думать о том, что случится, если он станет последним.

Вернувшись в Штаб, докладываем Президенту об успехах. Койн относится к затее с поездкой в Двенадцатой без особого восторга.

— А если она снова сорвется? У нее нет сил, она и так сломлена.

— Пусть срывается. Главное, что мы больше не увидим пустого безразличия в глазах и не услышим звука заевшей пластинки, как сегодня, когда она спрашивала, что с Питом.

— И что будет вместо всего этого?

— Будет огненная ярость Сойки-Пересмешницы.

Из взгляда Президента не уходит настороженность, но я вижу, что она верит мне.

— Надеюсь, ты права, Генриетта.

Она отпускает меня на обед и послеполуденные занятия, но я не показываюсь ни в столовой, ни в Учебном Центре. Вместо этого ноги сами несут меня в сторону госпиталя. Все утро я сознательно не оставляла себе ни минуты, чтобы подумать о беременности, но теперь, когда проблема с Китнисс отчасти решена, от этих мыслей так просто не отделаешься. Я добираюсь до больницы за пять минут, но еще десять в нерешительности стою у входа.

Автоматическая дверь отъезжает в сторону и моему взгляду открывается небольшой кабинет, заставленный старой, потертой мебелью. Несколько деревянных столов, два стула по обе стороны от каждого и громадный открытый шкаф с узкими полками в углу. Пожилой врач, сидящий ближе всех к двери, отрывает взгляд от бумаг, вдоль и поперек исписанных неразборчивым почерком, и вежливо интересуется:

— Чем могу помочь, мисс?

— Я ищу миссис Эвердин. Она — лекарь из Двенадцатого. Устроилась на работу в госпиталь около месяца назад.

— Врач Эвердин в лаборатории. Вы можете пройти к ней, только снимите обувь.

Стаскиваю ботинки, ставлю их на коврик у двери и вопросительно смотрю на врача в ожидании указаний, куда идти. Все с той же вежливой улыбкой мужчина показывает рукой куда-то вглубь кабинета. Осторожно лавируя между столами, замечаю маленькую дверь в противоположной стене справа и, постучавшись, заглядываю в лабораторию. Внезапно охватившая меня робость граничит с паникой. Я смыкаю пальцы вокруг железной ручки двери, чтобы удержаться от бегства. Хочется вернуться в отсек 301 и спрятаться под одеяло.

— Генриетта? — мама Китнисс замечает мое присутствие раньше, чем я различаю ее за длинными столами, заставленными высокими стеклянными пробирками.

Закрываю за собой дверь, подхожу и, не дожидаясь приглашения, опускаюсь на стоящий сбоку стул.

— Что-то случилось?

Лицо женщины бледнеет, и я торопливо говорю:

— С Китнисс все в порядке, не беспокойтесь. Ваша помощь нужна мне.

Та кивает, и рассеянный было взгляд обретает твердость:

— Ты нездорова?

— Да.