— Я сейчас же объявлю о проведении национального собрания и подпишу официальное помилование. Но у меня есть встречные условия. Если ты не выполняешь свою часть сделки, мальчика будут судить наравне с другими военными преступниками. И еще. В документе об отмене наказания будет стоять только его имя. Только Пит Мелларк.
Теперь срываюсь я.
— А остальные?!
— Хеймитча Эбернети и Джоанну Мейсон ждет суд. Энни Креста будет помилована: у нас не принято карать слабых.
Под слабыми она подразумевает умственно отсталых? Интересно. Волна гнева захлестывает меня с головой. Кровь в висках стучит так громко, что я не чувствую даже биения сердца. Оно замерло в ту секунду, когда до меня наконец дошло, что ждет Хеймитча в Тринадцатом. Суд и смерть. Человека, стоявшего у истоков революции, публично назовут предателем и изменником и казнят на моих глазах. Но чего этим хочет добиться Альма Койн? Кажется, я уже доказала ей, что могу быть полезной общему делу.
Президент смотрит на меня в упор. Белые губы искривлены в неком подобии улыбки.
— Некоторое время назад мисс Роу подала мне интересную идею. Почему бы вместо одной Сойки-Пересмешницы нам не создать целую команду таких же, как она, людей — сильнейших, тех, кто пережил Голодные Игры и не хочет, чтобы потомки повторили его судьбу?
— То есть вы предлагаете всем нам стать символами революции в обмен на жизни близких? — холодно уточняю я.
Одно из немногих качеств Койн, которые мне скорее нравятся, чем нет, — прямолинейность.
— Да. Я заключу соглашение не только с Китнисс, но и с остальными Победителями. Что скажете?
Это несправедливо, жестоко и подло. Но не неожиданно, нет. И тут не о чем думать. Я смотрю на сидящего напротив Рубаку всего секунду. А в следующее мгновение мы уже не сговариваясь поднимаемся со своих мест. Боюсь, одной меня Койн будет мало.
— Мы согласны. Внесите в список Хеймитча.
Женщина кивает.
— А что с мисс Мейсон?
— За ее помилование к нам присоединится Финник Одэйр.
— Тот парень из Четвертого? Он так и не пришел в себя после событий Квартальной Бойни.
— Мы найдем способ сделать так, чтобы сознание вернулось к нему и он был в состоянии помочь нам.
— Хорошо. Пленники будут помилованы. Я объявлю о нашем соглашении сегодня в шесть часов вечера на общем собрании.
С этими словами Президент покидает зал совещаний. За ней уходят ее помощники, оставляя меня, Китнисс, Гейла и Рубаку в руках Плутарха и Фалвии. Бывший Распорядитель энергично потирает руки.
— Ну, ты доволен? — мое шипение моментально гасит его улыбку.
— Пока нет, — спокойно отвечает мужчина. — Мы еще не объединили Дистрикты и не свергли Сноу.
Его слова моментально убеждают меня в том, что Хевенсби — на стороне Президента Койн. Он такой же политик и солдафон, личное для него ничего не значит. И спрашивать его, какое право она имела так с нами поступать, не имеет никакого смысла. А потому, когда он дает нам знак следовать за ним, мы молча подчиняемся. Китнисс идет рядом со мной.
— Не думала, что так получится.
— Никто не думал, — отвечаю, только чтобы она поскорее умолкла.
— Ну хотя бы теперь ты понимаешь, что значит быть не в курсе всего происходящего, — как бы мимоходом замечает девушка.
Туше, Китнисс. Твоя стрела попала в цель. Я снова трибут. Пешка дошла до конца доски и повернула обратно.
Плутарх приводит нас в небольшой кабинет рядом с Военным Центром. Комната напоминает склад: коробки, ящики, чемоданы занимают почти все свободное от мебели пространство. Хевенсби приближается к стоящему в дальнем углу невысокому шкафу и долго звенит связкой ключей, подбирая нужный.
— Что это? — не выдерживаю я.
— Кое-какое оборудование из Капитолия, — объясняет он. — Решили оставить все здесь, пока… В общем, сейчас все сами увидите.
Не договорив, он поворачивается к нам и протягивает мне и Китнисс черные кожаные папки. Моя кажется чуть толще ее. Внутри — плотные альбомные листы, на которых рука об руку изображены девушка и мужчина — двое солдат в самой элегантной военной униформе, которую я когда-либо видела. Только один человек мог это сделать. На последней странице простым карандашом нарисованы волк с волчицей и рукой Цинны написано «Я все еще ставлю на вас». Те же слова, думаю, в своем альбоме обнаружила Китнисс.
На глаза наворачиваются слезы, и я опускаю голову, чтобы никто не заметил, как сильно меня взволновало увиденное. Спасибо, Цинна. Может, ты предполагал, что нам с Хеймитчем тоже придется занять место во главе армии повстанцев. Может, просто хотел защитить нас и сделать все, что было в твоих силах, чтобы мы выжили. Ты ведь знал, как сильно мы оба хотим жить. «Я все еще ставлю на вас.» Его последние слова звучат как признание в любви.
Но хватит сантиментов. И не стоит так уж долго злиться на Хевенсби: в конце концов, сделать из нас команду было не его идеей. Он тоже вынужден подчиняться. Он тоже всего лишь винтик в мясорубке войны.
— Ты говорил, что вытащил из Капитолия нашу команду подготовки. Где она?
Тот заминается.
— В тюрьме.