Игра на гранях языка

«– И с этим грязным животным в кожаном пиджаке я общаюсь почти тридцать лет! «Золя» отрастил… как на седьмом месяце… – Резким движением он хотел ткнуть Юрия Евгеньевича в живот…»

(Б. Золотарев. «Нам позвонят»).

«У Адалис было милое интеллигентное лицо, редкие растопыренные зубы. Когда она улыбалась, Багрицкий говорил: «Закройте ваш веер, Адалис»»

(Н. Надеждина. «Из воспоминаний»).

Мы видим, что в первой цитате слово морковка употреблено в значении «палец», в конце второго примера слово котлета выступает в значении «рука», в третьем случае существительное макаронина приобретает окказиональное значение «нога» и т. д. Конечно, назвать палец морковкой или зубы – веером можно лишь при условии, что у говорящего (в том числе у писателя) имеет место особый – игровой (игривый?) – настрой; по-видимому, и от читателя ожидается, что он как бы предрасположен к языковой игре.

Только не надо думать, что подобные окказиональные названия используются всегда со знаком «плюс», т. е. с одобрительной оценкой. Скорее наоборот. Очень показательны в данном отношении слова, выражающие отрицательные эмоции человека: негодование, досаду, злость, презрение, ненависть и т. п. Уж, казалось бы, столько есть названий, специализирующихся в репрессивной, «обзывательной» функции: дурак, подлец, мерзавец, негодяй, сволочь… И все же иногда им не хватает выразительной силы. И в роли ругательств, оскорблений начинают выступать обычные, «нормальные» слова – достаточно только произнести их с соответствующей интонацией, да еще по возможности сопроводить угрожающим жестом… Примеры:

«Буров (Заплатину). Скажи, нототения, снимки твои напечатали?

Заплатин. Сданы в печать. Я вас прошу, Федор Сергеевич, не обзывать меня рыбными именами!»

(Э. Брагинский, Э. Рязанов. «Родственники»).

«Там уже сидела на диване величественного вида дама и голосила:

– Чтоб вы все сдохли! Чтоб вас черти слопали! Хамы! Горшки! Сталактиты!

Последнее выражение почему-то особенно обидело дежурного врача, и он резко сказал:

– Ну, хватит!»

(В. Поляков. «Если вы встретите таких людей…»).

«Покупательница (с упреком). Какая вы принципиальная!

Продавщица (вспыхнув). И вовсе я не принципиальная.

– Нет, я вижу, очень даже принципиальная!

– Да сами вы принципиальная!»

(З. Паперный. «Школа терпения»).

«…Милиционеров Василий особенно не терпел и обзывал их, узнав это слово после знакомства с Лерой, интеллектуалами, что приводило и меня, и Леру в невыразимый восторг.

Он так и кричал им вместо приветствия:

– Ну, вы!.. Интеллектуалы!»

(В. Маканин. «Отставший»).

Конечно, здесь можно было бы порассуждать о том, какое ругательство сильнее, обиднее – когда тебя назовут нототенией или интеллектуалом. Но общий принцип ясен: предмет называется «чужим» именем неспроста, а с какой-то дополнительной целью, с игровым подтекстом.

Иногда при этом значение слова так далеко отходит от своего основного, словарного прототипа, что обязательным условием его употребления становится общий опыт говорящих, их некоторая совместная жизнь. Вот, к примеру, какой рассказ мы находим в «Записных книжках» И. Ильфа: