Игра не для всех. Сталинград

Ольга перебила Александра, сумев все же установить зрительный контакт глаза в глаза:

— Скажи мне, дядя Саша… А вот если бы мы с ним одновременно вышли из игры, если бы вместе выбрали эту опцию, синхронно — то ведь наверняка бы получилось уйти обоим, верно?!

Прежде чем ответить, мужчина помог Оле сесть в ее довольно навороченную, самодвижущуюся коляску (приобретенную на его, кстати, деньги, и весьма немалую сумму), и только потом заговорил:

— Возможно. Возможно, получилось бы, возможно нет… Мы ведь не знаем наверняка, почему Рома остался в игре! Может, он сам захотел продолжить воевать, и…

— И потому ни один из вариантов экстренного выхода не сработал?

Мещерякова ядовито усмехнулась, а после задала свой главный вопрос:

— Скажи мне, дядя Саша — а ты уже начал восстанавливать мою капсулу?

«Интел» замер, не в силах сказать правды, и одновременно солгать. Он и сам не раз думал о том, что игра, запущенная Олей, как-то завязана на ней. Что связь девушки и ее аватара в мире «Великой Отечественной» очевидно являются следствием какой-то системной ошибки, повлекший сбой работы программы, блокировку сознания Ромы и повреждение капсулы. Восстановить ее, дать Оле войти в мир игры и уже вместе с Самсоновым покинуть его, разом, одновременно — это был наиболее логичный, очевидный вариант. Вариант, на который Александр упрямо не соглашался, в тщетных поисках другой возможности для выхода Романа из игры. Просто… Он слишком боялся осложнений, последствий для Мещеряковой — от того, что ее могут убить на войне именно в момент захода девушки в игру (и тогда вся карусель с ее спасением закрутиться по новой!), до того, что в капсулах застрянут одновременно оба игрока.

Но был и третий вариант. Худший. Не понимая случившегося и не в силах исследовать мозг Оли на возможные повреждения, Александр боялся, что при очередной установке связи между сознанием подопечной и капсулой виртуальной реальности ее сознание просто сотрет… Подобное случалось, когда появились первые, пробные капсулы для только что созданных игр-погружений. При нестабильном контакте сознание игрока фактически стиралось, выжигалось — и после выхода из игры вместо тестеров оставались люди-«овощи», лишенные памяти, рассудка, простейших рефлексов. Восстановить их удавалось на уровне «сходи сам на горшок» и «вот ложка, а это еда, нужно ам-ам»… Нет, на такой риск «интел» был просто не готов пойти — а потому он ответил полуправдой:

— Нет, я не занимался ремонтом твоей капсулы — и не буду. Она уже не подлежит восстановлению. Но я попробую собрать новую. Честно!

Глядя в полные безумной надежды глаза Мещеряковой, Саша в душе чувствовал себя последним мудаком — честно он сказал только о том, что не будет ремонтировать на деле ремонтопригодную капсулу. А еще он был уверен, что не станет рисковать девушкой, даже если этот вариант будет единственным возможным и воплотимым в жизнь.

26 августа 1942 года. Декретное время: 23 часа, 17 минут. Высота 97,7, расположение сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.

— Ты помнишь все это настолько подробно?!

Девушка тихо и, как кажется, немного испуганно ответила:

— Да. Но я не могу разобраться в том, что происходит. Кто этот Саша, почему я в инвалидной коляске, о какой игре они говорят… Почему ты лежишь в этой капсуле.

Я настороженно спросил, просто не представляя, как признаться кажущемуся самому себе (да и мне тоже!) живым человеку в том, что он на деле является лишь частью игрового процесса:

— А что ты сама об этом думаешь?

Мещерякова немного подумала и ответила просто:

— Что схожу с ума. Что все происходящее здесь и сейчас не взаправду. Или что переутомление и страх смерти, страх за тебя рождают эти кошмары… Хотя знаешь что?

Я тихо ответил:

— Что?

— А может, лучше бы правдой было все то, что происходит в моем сне? А не то, что окружает нас здесь и сейчас? Война, немцы, смерть, страх… Мне так страшно умереть, Ромочка, мне так страшно тебя потерять…

В голосе казачки послышались откровенные всхлипывания и слезы, что ей, в общем-то, несвойственно. Но прежде, чем они бы превратились в полноценную истерику с рыданиями, я приник губами к солоноватым губам казачки, одновременно перевернувшись и подгребая ее тело под себя. Руки заскользили по горячим, крепким бедрам жены, а она доверчиво и охотно прильнула ко мне, жарко ответив на поцелуй… В сознании промелькнул и тут же забылся отчаянный страх смерти, страх застрять в игре, навеянный рассказами Оли. Мелькнула и погасла также робкая надежда на «интела», способного воссоздать идентичную исходной капсулу. Их смела стойкая неприязнь этой идеи, неприязнь к тому, что Мещерякова вновь вернулась бы сюда. Ведь если что-то пойдет не так, то ради чего вообще я во все это ввязался?!

А потом мы с женой вновь стали единым целым — и абсолютно все мысли и тревоги стали какими-то далекими и несущественными…

Глава 12