Игра не для всех. Сталинград

Однако же одна из дымовых мин удачно упала прямо по курсу ползущих к немцам Астахову Мише и Рогову Николаю. Подавив боевое охранение, они дождались общей атаки — а поняв, что рота не может продвинуться вперед, рискнули осторожно поползти в обход, забирая сильно влево. Ситуация повторялась зеркально — только теперь их маневр прикрывали не трое товарищей, а два взвода родной первой роты, что подстегивало смелых парней почище любой из команд.

Но за сто метров до врага бойцы замерли, понимая, что еще чуть-чуть и их заметят. Они выжидали, что рота продвинется хотя бы метров на пятьдесят вперед, отвлекая на себя внимание немцев — но вместо этого, впереди их упала дымовая мина.

В две короткие, рисковые перебежки бойцы смогли продвинуться еще на шестьдесят шагов к немецким траншеям. А потом еще тридцать проползли… А потом в воздух вновь полетели «колотушки», вновь с секундной задержкой — а следом и еще одна пара. И две из четырех трофейных гранат, брошенных с дистанции в сорок метров, попали в немецкую траншею, причем одна и вовсе очень удачно — всего в двух шагах от пулеметчиков. Последовавший за этим взрыв положил расчет… А секунд тридцать спустя погиб от снайперски точного выстрела и первый номер станкового МГ-42. Сержант Валерий Ракитянский шумно и облегченно выдохнул — расчет пулемета, установленного на треноге в дзоте, был главной целью его отделения. Не так-то просто было попасть в узкую амбразуру, но кому-то из стрелков это все же удалось — а может и ему самому. И пусть к пулемету сейчас же встанет второй номер — он-то уже будет нервничать, а может и вовсе закроет амбразуру стальной бронепластиной!

Ротный Сиделев тяжело дышал. Чудо, на которое он надеялся, уже случилось — минометчики помогли с дымовой завесой, заткнули немецкие «самовары», что вызвало замешательство врага. Ободренные успехом товарищей, вновь оживились милиционеры. Теперь они метко стреляли из «мосинок» по вспышкам немецких карабинов и машингеверов — а пока сверху падали мины, никто даже голову от земли не поднимал, все боялись осколков…

Однако теперь было необходимо продвигаться вперед, у атакующих на столь короткой дистанции только одна дорога. Побежишь назад — так расстреляют в спину. Да, Вадим сам бил из табельного ТТ в спины фашистских мотопехотинцев, бежавших от их траншеи еще днем 24-го, и тогда ведь никто не ушел! Потому сейчас лейтенант решался на последний стометровый рывок — это расстояние он преодолеет за десяток секунд, так что залегать он уже не собирался. Или добежит, или…

Взрыв гранат в немецких окопах, заткнувший еще один МГ-42, заставил сердце ротного радостно забиться, а когда оборвалась очередь станкового пулемета, он закричал уже от переполняющих его эмоций — так, что под конец сорвал голос:

— УРРРА-А-А-А-а-а-а!!!

Под конец изо рта Сиделева раздался лишь слабый сип, но залегшие бойцы поняли сигнал и также вскочили с земли, подхватив древний боевой клич русской армии. Они устремились в последнюю атаку…

За десяток секунд стремительного бега до окопов добежало человек двадцать. Но это были уже ошалевшие от смертельного страха люди, каждый из которых успел похоронить себя по нескольку раз, пока бежал навстречу пулеметным очередям. И когда они наконец добрались до траншей, страх переродился в душащую ярость к врагу, истреблявшему их на расстоянии. Теперь они могли за все с ним поквитаться!

Винтовочные выстрелы били в упор, но сейчас бойцы промахивались даже с двух метров — разгоряченные бегом, они просто не успевали целиться, а большинство и вовсе кидалось на врага, полагаясь лишь на отточенные штыки. Немцы попадали чаще, но вид бросающихся под пули озверевших «азиатов», силявшихся дотянуться до их плоти даже последним уколом четырехгранников, заставлял дрожать руки у самых опытных ветеранов. Фрицы любили кичиться своей боевой удалью, специально разработали знаки за «ближний бой», «штурмовой пехотный знак» (которые, к слову, вручались и за нахождение на фронте без обязательных рукопашных схваток) — но вся правда в том, что отчаянных русских штыковых атак они все равно боялись. Потому стреляли торопясь, чаще, чем обычно, мазали, судорожно передергивали затворы карабинов трясущимися от возбуждения (или страха) пальцами — но зачастую уже не успевали сделать второй выстрел. Русские кололи стремительно, очень быстро и просто — один выпад, нацеленный в живот, один тяжелораненый или убитый фриц.

Некоторые бойцы, незнакомые с азами штыкового боя, кололи слишком сильно. Тогда их четырехгранники прошивали тела врагов насквозь, и стволы винтовок порой застревали в уже мертвой плоты — к примеру, зацепившись мушкой за ребра. Дико кричащие от страха и бешенства, они хватались за трофейные карабины, или бросались на немцев с голыми руками, стараясь дотянуться пальцами до горла врага. А один боец, чей укол противник умело парировал стволом винтовки, рванулся вперед и одновременно с такой страшной силой обрушил приклад на каску германца, что разбил массивное дерево в щепки! Каска вроде бы уцелела, а вот арийский череп под ней треснул…