Игра по-крупному

Когда-то на тех плавных холмиках, заросших вереском, он собирал крохотные боровики с влажными шоколадными шляпками, бегал с дворняжкой Найдой, пытаясь приучить ее к команде "апорт!", или, обидевшись на родителей, хмуро бродил меж деревьев, ковыряя носком сандалии усыпанную хвоей землю и выискивая сине-зеленые автоматные гильзы. Мать панически боялась этих гильз и, обнаружив их в доме, устраивала Игорю шумную головомойку с угрозами вызвать милиционера, саперов или -- в качестве высшей меры наказания -- отправить сына в интернат. "Мама, ну это же просто гильзы. -- Игорь обиженно плелся за матерью, решительно вышагивающей с совком в вытянутой руке к помойке. -- Это же не патроны, они пустые. Мама, ну оставь..." -- "Прекрати! -- быстро оборачивалась мать. -- Не хватало только, чтобы ты подорвался на какой-нибудь мине. Ты знаешь, сколько бывает случаев!.. -- Она ссыпала звякающие гильзы в гудящую мухами яму и брезгливо прикрывала крышку. -- Попробуй только еще раз прикоснуться к этой гадости!.."

Давно это было, давно. И помойка та за сараем обвалилась и заросла крапивой, и бор сильно подгорел в одно знойное лето, лишившись грибов, и брусничника, и пышного пахучего вереска с дрожащими над розовыми цветами пчелами. И мать ушла...

Игорь поднялся на пригорок, перешагивая через трухлявые стволы упавших деревьев -- сизые от дождей и вросшие в землю. Огляделся. Подлесок был. И кое-где, над черными летаргическими стволами едва заметно клубилась бледная зелень хвои. Он стал спускаться в низинку, проверяя обухом топора крепость деревьев -- с их голых веток сыпались шелестящие капли. Спилил на пробу сосенку с толстой бугристой корой, отозвавшуюся на удар железа гулким вздрагиванием, и остался доволен: середина низкого пенька светилась молочной желтизной. Игорь срубил хрустнувшую верхушку, прошелся топором по окостенелым сучкам и, взрезав лезвием кору, легко ошкурил комель -- ствол блеснул бронзовыми впадинами. Жердина получилась отменная -- сухая, но еще упругая, такая будет прогибаться под тяжестью ящиков, но не треснет. Игорь живо вообразил, как он ладит стеллаж в теплице, ставит на них зеленеющие ящики, идет с лейкой по залитому солнцем проходу, -- и заторопился: еще несколько пеньков забелело в сырой низине.

Игорь понимал, что при самом фантастическом раскладе обстоятельств -- раскладе неимоверном, но все же вероятном, возможна встреча с обходчиком парклесхоза в этом горелом, давно всеми забытом бору, как возможен -- в большей уже степени -- и другой нежелательный поворот событий: при подходе к дому нарваться на бдительного гражданина в шляпе -- большого друга природы и борца за сохранность социалистической собственности, который не возмутится при виде гниющих в луже досок, но вспыхнет обличительным негодованием, попытайся какой-нибудь мужичок утянуть одну из них в мелких хозяйственных целях. И чем пришибленнее будет вести себя похититель, тем с большим жаром будет негодовать обличитель. Это мы проходили, подумал Игорь и, взвалив первую связку жердей на плечо, подошел к своему участку со стороны речки, как раз напротив влажно блестевших мостков.

Железная сетка забора, огораживающая высокой лентой владения Вешкиных, вступала здесь в реку, и на ее ячейках колыхались желтоватые клочья пены. Отсюда, из-за реки, участок Фирсовых казался еще более запущенным и убогим -- рядом сбегали к воде аккуратные грядки соседа, накрытые пленкой (Вешкин уже грел землю под ранние овощи), повыше тянулась отблескивающая стеклом теплица, и что-то зеленело внутри нее. Да и сам дом Фирсовых в соседстве с двухэтажным особняком Вешкиных казался жалкой развалюхой: облупившаяся на стенах краска неопределенного цвета, латаная-перелатаная крыша с прогнившими планками, прижимающими рубероид, висящий на одном гвозде дождевой желоб... Игорь пригляделся к печной трубе -- над ней подрагивал столб воздуха. Печка, слава богу, жива. Он развязал жерди и перекидал их -- в сопровождении скользящих по воде отражений -- на другой берег. Плоские зеркальные двойники бесшумно исчезали в зарослях поржавелой осоки, и тут же раздавалось шлепанье шеста на низкий берег. Затем взблеснул в воздухе топор и просвистела кувыркающаяся пила. Игорь смотал веревки, огляделся и, раздвигая сырые ветки малинника, вновь направился к бору.

Потом Игорь вытаскивал из теплицы листы ржавого железа, доски, скатывал с пола куски рубероида и вколачивал кувалдой стойки под стеллажи.

Заостренные жерди легко прошивали пухлую торфяную землю, прокалывали слой утрамбованного листа, но вскоре упирались в хрустящую щебенку, и кувалда, которую Игорь, опасаясь прорвать крышу, едва заносил над головой, начинала бессмысленно плющить обрезок доски, наложенный поверх круглого спила стойки. Колья вздрагивали от ударов, скрежетала в метровой глубине щебенка, и Фирсов, выбросив теплую измочаленную дощечку, принес обломки кирпичей и втрамбовал их у основания стоек в землю. Стойки перестали шататься и встали намертво.