Он смотрел как будто с жалостью. Насмешкой? Равнодушием? Он смотрел так, что она не понимала. Знала только, что хоть санитары с носилками еще не пришли, жизнь уже разделилась на «до» и «после».
* * *
– Я выполнил то, что ты просил.
Бумагу Кайд протянул Дрейку – тот на нее едва взглянул.
– Это нужно не мне.
– А кому?
– Подожди.
Здесь дышалось и мыслилось легче. Уровни. Здесь Творец сделал людям больше, чем они могли видеть: облегчил понимание истин, помог сохранять ясность (не всем, но тем, кто ее желал), знаками вел за руку ищущих себя. Нордейл, в отличие от Ленинска, не пропитался бесконечным шумом помех, здесь Кайд видел далеко, как маяк в ясную погоду.
– Дина?
Он не заметил, как она возникла в кабинете.
– Кайд благородно согласился кое с чем нам помочь.
Взгляд-приказ: «Дай ей».
Дварт протянул бумагу – забегали по строчкам серо-синие глаза, распахнулись от удивления.
Он не стал дожидаться, вышел – Начальник все тем же взглядом отпустил.
Но остановился в коридоре, когда распахнулась дверь, когда его неожиданно нагнали. Не успел никак отреагировать, когда обняли вдруг теплые женские руки. С благодарностью, как дорогого друга, с бесконечным безмолвным «спасибо».
От нее – девушки Творца – пахло энергией Дрейка. И ее собственной – теплой, ласковой, очень лучистой.
– Спасибо, – прошептала ему Бернарда вслух и стиснула еще крепче, как плюшевого медведя.
Кайд лишь кивнул. И не нашелся с ответом.
* * *
Домой я вернулась счастливая, с запутавшимися в волосах брызгами и соленым ветром. Исполненная радости и вдохновения после тихих и полных смысла бесед с папой, после помощи с шитьем маме. Я провела день в раю и теперь держала в руках не теннисные туфли, в которых уходила, а яркие летние шлепки. Сыпался со стоп песок (именно поэтому я попросила Бернарду доставить меня не на второй, а на первый этаж, откуда ближе всего до ванной комнаты и где проще подтирать пол).
Дина упорхнула быстро и незаметно, как бабочка, лишь улыбнулась на прощанье. А во мне будто лучилось второе солнце – перезаряженная домом, улыбками родных и кристаллом Литаниума моя на сто процентов полная внутренняя батарея.
В ванной я ополоснула ноги, смыла с кожи подсохшие кристаллики соли, взглянула в собственные до беспредела восторженные зелено-голубые глаза и счастливо выдохнула. Наверх поднималась, чувствуя себя легким непослушным шариком, пританцовывала, мурчала себе под нос мелодию…
Пока не наткнулась взглядом на него – сидящего в кресле Кайда.
Он ждал меня, как ждет муж, лежа в постели, загулявшую в первую брачную ночь жену. Почему-то эта аналогия показалась мне наиболее точной. Во-первых, потому что ждал в моей собственной гостиной Дварт однозначно меня. Во-вторых, я действительно кое-что пообещала ему вчера и почти забыла об этом.
– Ты… меня ждешь?
Иногда ты знаешь ответ, но хранить неловкое молчание тяжелее, чем задавать глупые вопросы.
– Тебя.
Одет в рубашку и темные джинсы. Рукава закатаны до локтей, предплечья мощные, сексуальные – я чувствовала себя диким мужчиной, впервые увидевшим обнаженные икры красивой женщины. Две верхних пуговицы расстегнуты, открывая часть груди. Вид расслабленный и собранный, ждущий.
«Адаптация».
Он что-то пил. Сначала показалось вино, но, присмотревшись, я поняла, что красная жидкость в стакане – это морс или сок. Значит, прогулялся к холодильнику, выбрал напиток по душе.
– Мы… начинаем?
– Мы начинаем.
Не знаю, почему так случилось, но я струхнула. Как заяц, как последний слабак. Даже сравнить не с чем… Кажется, до этого момента в жизни я никогда так сильно не нервничала. Ни перед экзаменами в институте на родине, ни тогда, когда съезжала от родителей – в последнем случае я, помнится, вообще больше радовалась.
А теперь стояла у окна, будто прилипла ладонями к подоконнику, и дышала: вдох-выдох, вдох-выдох. Выплясывало в груди сумасшедший танец сердце.
– Не знал, что ты так сильно меня боишься, – послышалось с кресла.
Он врал, он знал. Я боялась его еще с тех пор, как меня впервые обездвижили в чужом сознании.
Что ответить? Нечего. Я продолжала дышать –
– Ты можешь отказаться, Эра. Сегодня последний шанс это сделать, пока мы не начали.
Эта фраза заставила меня повернуться, взглянуть «правде» в глаза. И «правда» эта выглядела, как сильный, красивый и непредсказуемый мужчина.