Игра с джокером

— Потому что вы к столичным разборкам слишком привыкшие, — наконец проговорил он. — И все по московским меркам невольно меряете. А провинция это не Москва. Там бывает настолько другой отсчет, что если пытаться приложить к нему московские «как» и «почему», опираясь на знания психологии и логики поведения московских мафиози, то можно и заплутать не в ту сторону, и таких дров наломать, что никто потом эти завалы не расчистит… — он вздохнул. — Ведь Игорь последние несколько лет только по Москве работал, так? А я во как, — он чиркнул рукой по горлу, — накатался по провинции! Там все иное. Тихий омут, мать его…

— В котором черти водятся?

— Не черти, а так… мелкие пакостные чертенята. Которые порой похуже матерых чертей бывают. Потому что крупный бандит — он о своей выгоде помнит, и зря на рожон не полезет, а у всякой мелкой швали сдерживающих центров нет… Потому как им терять нечего, и для них кровь людская как водица…

— То есть, лучше с крупными бандитами дело иметь? — спросил Андрей.

— Да, — сумрачно кивнул Федор. — Они хотя бы знают, чего хотят.

И опять примолк, размышляя о своем.

Андрей понял, что лучше его некоторое время не дергать.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

«И опять я проснулся с самого ранья. За окном темень, и чувствуется, что мороз крепчает. У Васильича все рамы заделаны, он мужик основательный, щелей нет, и не просто они заклеены на зиму, а ещё и вот эти прокладки резиновые стоят, благодаря которым окно словно прилипает к раме и никакого холода не пропустит. И, все равно, приложишь руку к раме или стеклу совсем холодные. Мороз удерживают, но сами словно на последнем рубеже стоят. И батареи не шибко горячие — видно, где-то неполадки в отоплении пошли. А раз температура батарей падает, значит, и в квартире становится прохладно. Ну, да нам не привыкать, чего только за свою жизнь испытать не довелось!

Сделал я себе опять чайку горячего, сижу, соображаю, как день построить. Этот майор Наумкин, он, значит, с самого утра позвонить обещал, как в больнице побывает и разузнает, что там и как. Но в больницу его раньше девяти все равно не допустят, значит, он мне, считай, в десять позвонит, а то и в одиннадцать. А на часах четверть восьмого.

Я телевизор поглядел, все эти утренние программы новостей, с развлекательными смешанные, чайку сладкого попил, хлебом зажевавши — в точности, как вчера. Потом думаю, что негоже сложа руки сидеть, стал квартиру до ума доводить. Часок поработал — и уже следов погрома на глаз совсем не различишь. Конечно, кое-где обои покарябанные, да ссадины на мебельном лаке — так, вообще-то для семейной жизни нормально, ведь все изнашивается, но кто Васильича знает, тот твердо скажет, что он бы такого ни за что не допустил, и по этим незаметным приметам скажет, что с хозяином беда стряслась. Но я эти мелочи так и оставил — хоть и лак мебельный нашел в стенном шкафу, и обоев запасные рулоны, но в этих делах я как раз не силен. У себя дома обои переклеивал — так их всех повело. Зачем, думаю, за мартышкин труд браться, который все равно переделывать придется?

А тут как раз в дверь звонят. Я, по накатанной уже привычке, пистолет за пояс, свитер и пиджак одернул и иду открывать.

— Кто там? — спрашиваю.

— Это Букин, — говорит голос. — Владимир Егорович.

Я дверь открываю, директор завода заходит.

— Не разбудил? — спрашивает.

— Нет, — отвечаю, — я давно на ногах. А вы-то сами с чего пожаловали, в такую рань?

— Да так, — говорит. — Все равно мимо вас еду, так, подумал, может, вас до больницы подброшу, если вы туда собираетесь. Все легче, чем на своих двоих. Ведь вы, наверно, собирались женщин навещать?

— Собирался, — киваю. — Но пока не могу двигаться. Прежде меня там сегодня начальник милиции должен был побывать, а потом перезвонить мне, есть сегодня допуск к моим больным или нет. Буквально с минуты на минуту жду его звонка.

— Это вы можете до морковкина заговенья ждать! — веселенько так отвечает Букин. — Начальнику милиции не до вас. Он, наверно, и забыл, что с утра в больницу собирался. Он сейчас с братьями Сизовыми разбирается!

— Что такое? — вопрошаю. — Неужели ещё одного брата убили?

— Нет, — говорит. — Один брат, Сергей, ночью в бега ушел. А последний, Антон, затемно явился в милицию, с собственноручным признанием, что это они налет на квартиру совершили, чтобы Пигарева проучить. Сейчас в милиции дым коромыслом, этот Антон во всех подробностях рассказывает, как дело было, а сбежавшего Сергея в розыск объявили!

Я так и сел — на табуреточку в прихожей, на которой обувь переодевают. Что же это такое получается? Выходит, Антон Сизов и эти двое неизвестных смерть Сергея скрыли, тело где-то спрятали, а с Антоном порешили, что ему лучше всего повинную нести? Неужели он так и не сознается, что брат его убит, а не сбежал? Что это за игры такие?

— Ничего не понимаю, — говорю. — Зачем ему в милицию идти? Сбежал бы вместе с братом — и вся недолга!