В буфете было многолюдно. Котиков едва протиснулся к стойке. Можно было купить «Мартини», сок, пиво «Пикур» и «Балтика», мороженое и пирожное-картошку. Между продавцами попкорна и воздушных шариков можно было заметить и застывшую фигуру вновь избранного депутата, некоего Черномора в буденовке. Но он не продавался. Выпятив вперед грудь, он продолжал, как и в предвыборную кампанию, по инерции видно, раздавать обещания своим избирателям. Дедушкам обещал соорудить новые столы во дворах и закупить оригинальные комплекты домино из слоновой кости, бабушкам – аккуратные лавочки у подъездов и подарочные кульки с семечками, а детям, их внукам и внучкам, – различные «Марсы» и «Сникерсы». Из толпы слушавших время от времени раздавались утвердительные возгласы: «Правильно!», «Давно пора!» и «Так их!» Одно свое обещание Черномор выполнил тут же, не выходя из буфета: взял и на глазах у всех купил своему внуку «Сникерс». «Ну не дикость ли все это?» – только подумал Виктор Котиков, как, обернувшись, заметил еще одного Виктора Котикова, ростом повыше, явно наглого и пренеприятного субъекта. Его двойник стоял у столика и, отвратительно подмигивая, отхлебывал «Мартини» из бумажного стаканчика. Тут настоящий Виктор Котиков даже и подумать ничего не успел. Раздался третий звонок, дочь доела свое мороженое и потащила ошарашенного папу на второе отделение. «Ну, сейчас начнется!» – решил Виктор Котиков, но какого же было его изумление, когда никаких львят за клетками-решетками он не обнаружил.
На арене снова царствовали осьминоги! Под свист бичей и щелканье кнутов они прыгали сквозь горящий обруч. В нетерпении шевелили щупальцами и грозно пучили глаза, когда укротитель засовывал им в пасть свою голову. Кровожадно скалились и самым натуральным образом урчали от удовольствия. Зрители просто зашлись от восторга. «Да очнитесь же! – хотелось вскричать обалдевшему Виктору Котикову. – Это же не львята, а осьминоги!» Но куда там! И кто бы его услышал, если собственная дочь его не слушала, восторженно приговаривая: «Какие львята славные! Какой цирк чудесный!»
Да, это был цирк! Таких цирков потрясенному Виктору Котикову еще видеть не приходилось. Публика расходилась весьма довольная. Все толковали о симпатичных львятах, об обещаниях Черномора в буденовке… Про осьминогов никто и не вспоминал, словно и не было их вовсе. Но они же были! И Виктор Котиков их видел! Но в чем тут была аллегория и какой во всем этом смысл? – вот этого он никак сообразить не мог. Это осталось для него самой настоящей загадкой.
На Луне
Когда я становлюсь невнятен и теряю терпение, я обращаюсь к Луне, смотрю на нее как на планету, а не декоративное понятие. Теперь, в марте – очень холодном, неуютном многое понимаешь, хотя по-прежнему можешь говорить только о смутном впечатлении кожи. В самом деле, слоняться по улицам без дела или просто заходить в магазины вместо того, чтобы после работы, как обычно, пойти домой, – это что-то вроде зуда, уступка случаю и воспоминание о былой беспечности. А начинается все с того, что поддаешься пасмурному, грязному небу и шагаешь через разбросанные там и сям пятна хрупких, врезанных в потемневшее стекло тонких льдинок, лужиц. Потом это надоедает. И происходит вот что. Я захожу в магазин. Сразу становится тепло, людно, звучит музыка. В одной из секций торгуют пластинками. Чавкая нанесенной с улицы грязью – серая, жидкая кашица под ногами, – я протискиваюсь к узкому прилавку, тяну руку, касаясь черного рукава соседа, чтобы ухватиться за корешок разноцветного конверта; рукав дергается, куртка соседа шелестит, он поворачивает голову – короткие стриженые волосы, шеи почти нет, готовые, на взводе, покрасневшие кругленькие глаза, да нет, разве это глаза, это же какая-то кабанья свирепость, и глухие толчки слов – резких, беспощадных, бесстыдных.
Досталось же мне, давно я такого не слушал… Вероятно, что-то знакомое мелькнуло в его лице, иначе с чего бы это я приобнял его слегка и похлопал перчаткой по локтю: «Ну-ну… Что ты?» – «Мигом у меня отсюда вылетишь!» – добавил он, не меняя рядового, впрочем, выражения лица и вышел. Я еще некоторое время оглядывал ряды пластинок с видом беспечного ходока по магазинам, вечно праздничного лентяя и ротозея, даже попытался что-то насвистывать некстати, чем обратил на себя внимание стоявшей рядом женщины, тут же затих вроде бы, а сердце говорило: нет, не так все просто, сердечко подпрыгивало. Дошло наконец. Что же это такое? Оскорбляют среди бела дня, обзывают как попало, и где, в магазине, при людях, которые, правда, ничего не услышали из-за громкой музыки и сосредоточенности своей только на музыке, – а может быть, и слышали, слово в слово впитали, да только что уж вмешиваться – так, внутри себя где-то пожали плечами и приняли за обыкновение.