Игра с отчаянием (СИ)

— М-методами?

— Методами, — уверенно повторила Хиганбана и с готовностью пояснила: — Помнишь, как ты для поддержания своего существования в этом мире вытягивала жизни из невинных людей на протяжении сотни лет? Помнишь, как ты для того, чтобы выбраться из моего мира привела меня к Лирии, прекрасно зная, чем это для меня обернётся? — После этих слов тон Хиганбаны резко сменился с невинного на угрожающий, и улыбка превратилась в грозный оскал. — Помнишь, как тратила свою энергию в моём мире на досаждение мне вместо того, чтобы попросить о помощи? Думаешь, от этого тебе было лучше? Прости, но лучше бы тебе было, если бы ты попыталась достучаться до меня и объяснить свою ситуацию — в конце концов, мне и самой было вовсе не комфортно иметь в своём мире посторонний субъект. Но нет, ты решила сделать иначе — едва у тебя появилась возможность связаться со мной, ты решила, что лучше потратить её на паразитизм и потихоньку начать выкачивать у меня энергию на поддержание собственного существования. Именно поэтому ты и не заслужила награды — ты просто паразит, Тау!

Тау вздрогнула, а затем горячо возразила:

— А ты попробуй выжить, не утешая себя какой-нибудь надеждой! Моя надежда — моя вера в то, что всё это было испытание. Я всегда успокаивала себя тем, что должна уничтожить соперников, и только тогда отец бы признал меня, сочтя достойной — о каких просьбах о помощи речь?! Просьбы о помощи — это признание своей слабости! Отец может признать лишь сильную…

Услышав это, Хиганбана удивлённо захлопала глазами, а затем вдруг громко рассмеялась.

— Отец — признать? — с издёвкой переспросила она и вновь хохотнула. — Тау, до чего же ты наивна! Неужели ты до сих пор не поняла? Мы для отца — просто орудие, средство показать своё превосходство над учителем. Ему плевать на каждую из нас, ему главное выставить гением себя!

Тау задрожала ещё сильнее от ярости. Как она может продолжать насмехаться? Разве ей недостаточно того, что она разрушила её мир — теперь Хиганбана хочет разрушить её идеалы?! “Отец бы никогда так не подумал! — убеждала себя Тау. — В конце концов, он просто не мог не оценить всех моих усилий! Он ведь всегда наблюдал за мной, верно?..”

“… Тогда, если он всегда наблюдал, почему он меня бросил? — спросила она саму себя, чувствуя, как к глазам подкатывают слёзы, а в груди разливается горечь. — Почему не откликнулся на мольбы о помощи? Почему оставил страдать в том проклятом мире? Почему вынудил испытывать всю ту боль? Конечно, всё же совсем просто: ему плевать, — заключила она с невесёлой улыбкой, и по её щекам побежали влажные дорожки. — Ему и правда плевать. И так было с самого начала и до самого конца”.

В этот момент что-то внутри Тау сломалось. Какой-то стержень, до этого заставлявший бороться, преломился пополам, и, лишившись опоры, вся её мотивация рассыпалась. Всё, ради чего всё это время старалась Тау, всё, чем она жила — всё это оказалось иллюзией, которая тут же разрушилась, столкнувшись с реальностью. Конечно же, она и прежде где-то глубоко внутри хорошо осознавала мнимость своих идеалов, но всё равно упорно продолжала обманывать себя, закрывать глаза на истину, чтобы не сойти с ума. А когда ей бросили эту правду в лицо, Тау больше не нашла в себе сил защищать свою драгоценную ложь. Именно поэтому она в итоге и отчаялась.

Истерически смеясь, захлёбываясь в словах и рыданиях, она исступлённо воскликнула:

— Ты уничтожила мою правду! Ты довольна?! Давай, не медли, уничтожь теперь и меня! Убей меня, Хиганба-а-ана!

Хиганбана холодно взглянула ей в глаза: в их голубизне, так напоминающей её собственные, сейчас читалось глубочайшее отчаяние. Тау потеряла смысл своего существования, она проиграла Хине и осознала тщетность своей борьбы. С самого начала она жила лишь одной надеждой — надеждой получить одобрение отца. А отец… Ему было с самого начала всё равно.

Хина презрительно хмыкнула, а затем положила руки на плечи Тау и, не отрывая взгляда от её лица, с издевательской усмешкой произнесла:

— А ты действительно жалкая. Возможно, пойми ты всю гнилую эгоистичную натуру отца раньше, смогла бы найти себе другую цель существования. Впрочем, это уже не важно. Не после того, сколько боли ты принесла лично мне. — Хина сделала небольшую паузу, а затем чуть прищурила глаза и продолжила: — Каждый предыдущий суд заканчивался казнью. Пожалуй, этот также не станет исключением. К сожалению, я не успела подготовить декораций, так что тебе придётся умирать на сцене разрушающегося мира. М-м, как же нам назвать сие действо? — Хина невинно улыбнулась и склонила голову набок. Практически сразу она просияла и, подпрыгнув на месте, радостно объявила: — А, знаю! Давай назовём казнь так же, как наиболее подходящий ей аккомпанемент? Итак, — торжественно начала она, — время казни! Sweet dreams! Ты ведь помнишь эту песню, да, Тау? — с ухмылкой уточнила она и, набрав в лёгкие побольше воздуха, запела:

— Sweet dreams are made of this

Who am I to disagree?

I travel the world and the seven seas

Everybody’s looking for something!