Игра с отчаянием (СИ)

В этот момент правая рука Хиганбаны скользнула с плеча Тау по её руке — фарфоровой трубе на шарнирах, лишь имитирующей человеческую конечность — а место на плече заняла левая. Пальцы Хины буквально впились в предплечье Тау, а затем безжалостно потянули руку в направлении от тела.

Хина хотела оторвать Тау руку.

Она приложила к этому все свои силы. Её собственные пальцы дрожали от напряжения, она закусила губу и нахмурила брови, не отводя сосредоточенного взгляда от лица Тау. Бесспорно, фарфоровое тело было сделано качественно, поэтому Хине было настолько сложно оторвать его часть. Однако выражение боли и страдания на лице Тау вполне окупало затраченные усилия. Хиганбана с наслаждением наблюдала, как по щекам куклы перед ней не прекращая текут слёзы, как она кусает губы, чтобы не закричать, как между её бровей появляется серая трещинка — то, что у человека было бы морщиной. “Да уж, поистине искусная имитация… — подумала Хина. — Всё-таки, несмотря на свою ничтожность как личность, отец действительно умелый мастер”.

Почти неразличимый в грохоте разрушений, раздался хруст, и Тау не смогла сдержать крика. Ещё одно усилие — и Хиганбана чуть не упала на спину, сжимая фарфоровую руку в белой перчатке. Тау в ужасе смотрела на эту картину. Всё это просто не укладывалось в голове: прямо перед ней сидит её злейший враг с выражением усталого блаженства на лице и держит её собственную конечность, которая всего мгновение назад была надёжно прикреплена шарнирами к её плечу. “Это какой-то кошмар…” — страдальчески думала она, чувствуя ужасную боль в левой половине туловища, жгучую и мучительную.

— Что скажешь, Тау? — насмешливо спросила Хиганбана, тяжело дыша. — Это тебе очень и очень скромное воздаяние за Марти. А теперь… — Хина отбросила руку на пол (гулкий стук растворился в грохоте падающих частей потолка), вновь нависла над Тау и с безумной улыбкой заявила: — Время осознать, что это — только начало!

Тау нервно сглотнула, при этом всхлипнув.

— Ты точно сумасшедшая! — в бессильной ярости просипела она.

Хиганбана криво ухмыльнулась.

— Возможно, — пожала плечами она, а затем смерила Тау долгим взглядом, и вдруг пугающе спокойно заявила: — А знаешь, меня всё-таки бесит, что твоё лицо — копия моего. Премерзкое чувство, будто я сейчас вижу перед собой своё напуганное отражение. Надо это исправить! — заключила она с невинной улыбкой и протянула руки к лицу Тау.

Тау напряжённо следила взглядом, как ладони Хиганбаны нежно обхватывают её щёки, как скользят чуть выше, как большие пальцы обеих рук касаются её век… А в следующий миг из груди Тау вновь вырвался полный боли крик.

Хиганбана поддела ногтями её веки и надавила на стёкла глаз.

Тау кричала, пыталась дёргаться, пыталась препятствовать, но её сил хватало лишь на то, чтобы жалким образом передвигать своё тело на какие-то миллиметры. Этого определённо не было достаточно, чтобы помешать Хиганбане с восторженной улыбкой безжалостно вдавливать её глаза в глазницы. Большее, что сумела сделать Тау — с отчаянным воплем выгнуться в спине и слабо дёрнуть рукой, когда кусочки бело-голубого стекла провалились внутрь её головы. На их месте теперь зияли пустые чёрные глазницы, придающие её лицу жуткий вид. Как в её самых страшных кошмарах, окружающий мир окрасился чёрным, а в ушах тем временем настойчиво звенел тихий безумный смех Хиганбаны.

— А теперь — слабое, жалкое, ничтожное подобие мести за Орхидею! — объявила она, касаясь правого плеча Тау.

Тау ожидала нечто вроде первого отрывания руки. Впрочем, она практически не ошиблась — разве что в этот раз получилось изощрённее. Хиганбана не просто тянула её правую руку — она выкручивала её, явно смакуя процесс и наслаждаясь болезненными криками Тау, которая только и могла, что тщетно пытаться сбросить её с себя. Тау больше не видела лицо Хиганбаны, но в её памяти отпечаталась полная безумия улыбка, растягивающая красно-чёрные губы в уродливую дугу, напоминающую серп. Ногти впивались в правую руку Тау, будто конец этого серпа, и ткань перчатки совсем не смягчала боль. Будь на месте Хиганбаны кто-нибудь другой, возможно, ему бы не удалось тянуть с такой силой; однако отец сделал обе руки Хиганбаны активными, поэтому нынешнюю пытку она осуществляла так же ловко, как и первую. И даже усерднее — в конце концов, речь шла о мести за смерть её самой дорогой сестры.

“Боже, пусть это уже просто закончится!” — в какой-то момент в отчаянии подумала Тау. Она уже больше не могла выдержать эту боль, пронизывающую её тело с обеих сторон: слева, где не утихли ощущения оторванной руки, и справа, где всё новыми и новыми вспышками горела отрываемая. Именно поэтому миг, когда ухо уловило знакомый хруст отделяющейся от туловища конечности, измученная Тау встретила с облегчением, а не с ужасом, как было в первый раз.