Игра в бисер

У водопоя, где Иосиф решая остановиться на ночь, он приметил несколько развъюченных верблюдов; но в небольшой группе путешественников оказались и две женщины, и Иосиф ограничился молчаливым приветствуем, избегая вступать в разговор. Однако после того как уже в сумерках он съел несколько фиников, помолился и прилёг, он невольно услышал разговор между двумя путниками, старым и молодым: оба они лежали совсем близко от него. Это была только часть диалога, дольше путники говорили неразборчивым шёпотом. Но и этот отрывок привлёк внимание Иосифа и заставил пролежать без сна почти всю ночь.

– Ладно уж, – услышал он, как сказал старший, – и то хорошо, что ты решил съездить к такому святому человеку исповедаться. Отшельники – они не только хлеб жуют, они кое-что смыслят и заклинания знают. Стоит такому сказать словечко, и разъярённый лев поджимает хвост, разбойник, и убирается восвояси. Да, да, они способны льва сделать ручным, а одному из них – он был уж очень святой человек – его ручные львы сами могилу выкопали, когда он помер, а потом ровненько так засыпали; долго ещё два льва после этих похорон день и ночь возле могилы сидели, вроде как караул несли. Да и не только львов они умеют приручать. Один такой святой взялся за римского центуриона – зверь был, а не человек, распутник из распутников, во всём Ашкелоне такого поискать, а святой этот так за него принялся, что солдат совсем сник, будто пёс побитый в свою конуру убрался. Никто его после этого и узнать не мог, таким тихим и кротким он стал. Правда, нехорошо тут подучилось, вскоре после этого он возьми да и умри.

– Святой?

– Да нет, центурион. Варрон звали его. После того как отшельник обломал его как следует, солдат весь обмяк, два раза с ним лихорадка приключалась, а три месяца спустя он помер. Что ж, жалеть его не приходится; но как бы там ни было, а у меня из головы не идёт: должно быть, отшельник не только дьявола из него изгнал, наверное, ещё и слово какое на уме имел, чтоб солдата поскорей в землю упрятать.

– Это ты про святого человека так говоришь? Никогда не поверю!

– Хочешь верь, хочешь нет, дорогой мой. Но с того дня центуриона этого как подменили, чтобы не сказать – околдовали, три месяца прошло и…

Некоторое время оба молчали, затем снова послышался голос молодого:

– Слыхал я про одного отшельника, где-то тут неподалёку он должен быть, совсем один около затерянного родника живёт, в двух шагах от дороги на Газу, Иосиф зовут его, Иосиф Фамулус. Много мне о нём говорили.

– Ну, а что говорили-то?

– Уж больно благочестив, а на женщин – так никогда и не смотрит. Случись около его кельи пройти каравану, и если хоть на одном верблюде сидит женщина, то как бы она ни была закутана, отшельник повернётся к ней спиной и тут же исчезнет в своей келье. Многие к нему исповедоваться ходят, очень многие.

– Наверное, болтают больше, а то бы и я о нём прослышал. Ну, а что ж он умеет, твой Фамулус?

– Исповеди слушать. Не будь в нём ничего благого или не понимай он ничего, люди б не ходили к нему. Между прочим, о нём говорят, будто он никогда и слова не скажет, не бранится, не кричит, кар никаких не налагает, ласковый, говорят, человек, даже робкий.

– А что же он тогда делает, если не бранит, не наказывает и даже рта не открывает?

– Слушает тебя, чудно так вздыхает и крестится.

– Да брось ты! Тоже мне выдумал какого святого! Неужто ты такой дурак, чтобы бегать за молчуном?

– А как же? Непременно надо найти его. Недалеко где-то он обитает. Как стало смеркаться, я тут одного паломника приметил возле водопоя, завтра утром спрошу его, он сам на отшельника похож.

Старик совсем разошёлся: