Подходя в сумерки к оазису, он увидел приветливые кроны пальм, услышал блеяние козы, среди зелёных теней ему почудились крыши хижин, запах человеческого жилья, а когда он нерешительно приблизился, ему вдруг показалось, что кто-то пристально смотрит на него. Иосиф остановился, оглядел всё вокруг и под первыми же деревьями увидел человека, сидевшего там прислонясь к стволу пальмы, старого и прямого, с седой бородой, достойным, но суровым и неподвижным лицом. Этот человек, должно быть, и смотрел на него так пристально и уже довольно давно. Взгляд его был острым, и твёрдым, однако лишённым всякого выражения, как взгляд человека, привыкшего наблюдать, но никогда не проявлявшего ни любопытства, ни участия, взгляд человека, который позволяет людям и вещам проходить мимо себя, пытается понять их, но никогда не привлекает их и не зовёт.
– Хвала Иисусу Христу! – приветствовал его Иосиф.
Старец ответил неразборчивым бормотанием.
– Простите меня, – вновь обратился к нему Иосиф. – Вы здесь тоже чужой, как я, или же обитаете в этом славном селении?
– Чужой, – ответил седобородый.
– Досточтимый, может быть, вы скажете мне, возможно отсюда попасть на ашкелонскую дорогу?
– Скажу, – ответил старик, с трудом поднимаясь. Теперь он стоял во весь свой рост – сухощавый великан – и смотрел в пустынную даль. Хотя Иосиф и почувствовал, что старец не расположен к беседе, он всё же решился задать ещё один вопрос.
– Позвольте мне спросить вас ещё об одном, досточтимый, – произнёс он вежливо, заметив, что взгляд старца словно бы возвратился издалека, вновь обратившись к ближайшему окружению. Холодно и внимательно старец рассматривал его. – Быть может, вы знаете, где обитает отец Дион по прозванию Дион Пугиль?
Великан чуть сдвинул брови, и взгляд его стал ещё холодней.
– Я знаю его, – ответил он сдержанно.
– Вы его знаете? – воскликнул Иосиф. – Тогда скажите, где мне найти отца Диона? Ведь я направляюсь к нему.
Великан испытующе смотрел на него с высоты своего огромного роста. Он заставил Иосифа долго дожидаться ответа. Затем он отошёл к пальме, где сидел до этого, сел как и прежде, прислонившись к стволу дерева, и скупым жестом пригласил Иосифа присесть.
Иосиф послушно принял приглашение и, когда сел, на мгновение ощутил гнетущую усталость, но вскоре забыл о ней, обратив всё своё внимание на старца. А тот погрузился в раздумье, и на его строгом, важном лице появилось выражение недоступности, а поверх него как бы легло ещё другое выражение, если не другое лицо, словно прозрачная маска, – выражение старого одинокого горя, которому гордость и достоинство не позволяют излиться.
Прошло много времени, прежде чем взгляд досточтимого старца вновь обратился к пришельцу. С особой остротой он взглянул на него, как бы вновь подвергая испытанию, и наконец в повелительном тоне спросил:
– А кто вы такой?
– Пустынник, – ответил Иосиф. – Уже многие годы я веду жизнь отшельника.
– Вижу. Но я спросил: кто вы?
– Меня зовут Иосиф, по прозванию Фамулус.
Как только Иосиф произнёс своё имя, старик, остававшийся всё время недвижимым, так резко сдвинул брови, что глаза его на мгновение почти исчезли; казалось, сообщение Иосифа задело, ужаснуло или разочаровало его, но, возможно, это была всего лишь усталость глаз, кратковременное ослабление внимания, внезапный приступ немощи, какие часто случаются со стариками. Как бы то ни было, он застыл в полной неподвижности и некоторое время прятал глаза за бровями, а когда вновь открыл их, взгляд его изменился, стал, если только это было возможно, ещё более старым, ещё более одиноким, окаменелым и в то же время выжидающим. Губы медленно раздвинулись, и он спросил:
– Я слышал о вас. Вы тот самый, к кому люди ходят исповедоваться?
Иосиф смущённо кивнул – назвать своё имя было для него подобно мучительному разоблачению, и, вот уже вторично встретившись с молвой о себе, он испытал немалый стыд.
Снова и всё так же кратко старик спросил:
– А теперь вы хотите посетить Диона Пугиля? Зачем он вам?
– Я хотел ему исповедаться.
– И вы многого ожидаете от этой исповеди?
– Не знаю. Я чувствую доверие к нему, более того, мне даже кажется, будто голос свыше посылает меня к нему.
– Ну, а после исповеди что вы намерены делать?
– То, что он мне прикажет.
– А если он вам посоветует или прикажет что-нибудь неправильное?
– Не мне судить, правильно это или неправильно, я буду слушать и повиноваться.
Старец не проронил более ни слова. Солнце почти уже скрылось за горизонтом, в листве закричала птица. Иосиф встал и ещё раз робко спросил так и не нарушившего молчания старца:
– Вы сказали, что знаете, где найти отца Диона. Дозволено мне просить вас назвать место и описать путь к нему?
На лице старца показалось что-то похожее на слабую улыбку.
– И вы уверены, – спросил он мягко, – что ваше появление будет ему приятно?
Поражённый этим вопросом, совсем оробев, Иосиф так и остался стоять, где стоял, не ответив старцу.
Затем он сказал:
– Могу ли я хотя бы надеяться, что увижу вас вновь?