— В княжеских дружинах вообще было полно степняков — закаленных, умелых конников ценили очень высоко. Так что все эти походы вроде Игорева — не более чем соседские разборки. Если смотреть летописи того времени, то окажется, что набегов русских князей на половецкие кочевья было примерно столько же, сколько набегов половцев на русские земли. И в половине случаев какой-нибудь хан призывал родича-князя помочь справиться с ханом-конкурентом. И наоборот — князья охотно прибегали к помощи степняков в своих семейных распрях. — Я помолчал и добавил: — Время было такое. А монголы Субэдэя и Джебе-нойона, они ведь вообще к русским князьям претензий не имели. Ну, потребовали прохода через их земли, чтобы догнать враждебных кипчаков. Ну, провиант, фураж для лошадей — это уж как водится. Мстислав Киевский вместе со своими тезками Мстиславом Черниговским и галицким князем Мстиславом Удалым по-родственному вступились за половцев, за что и получили, а вслед за ними и изрядная часть Руси. Автор «Слова» просто-напросто прибег к привычному образу.
Я умолк. Класс наполнился недоуменными шепотками — книги Яна «Чингисхан» и «Батый» читали многие, особенно когда их стали продавать по талонам за сданную макулатуру.
— Если не секрет… — В голосе литераторши мелькнул неподдельный интерес. — Откуда ты это… э-э-э… узнал?
— Это теория одного историка и археолога, не слишком известного. Правда, другие с ним не согласны, а академик Вернадский так и вовсе разнес его аргументы вдребезги. — Пауза, чуть-чуть театральная. — Зовут этого историка Лев Гумилев.
Литераторша вздрогнула и недоуменно вскинула брови. Во взгляде — настороженное недоумение.
— Лев? Гумилев? Это, случайно, не…
— Да. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева.
— Очень, очень неожиданно… — Ее пальцы нервно теребили бахрому по краю шали. — Женя, а ты что-нибудь знаешь из его…
— Отца?
Кивок. Красно-черная бахрома будто сама собой наматывается на указательный палец. Переживает? Еще бы: РОНО узнает о таком вопросе — по головке не погладят. Не поймут. Только вот она сейчас об этом не думает.
Я с удовольствием цитирую любимые строки из «Царскосельского Киплинга».
— А как же, Галина Анатольевна, «наше все», почти как Пушкин. Для меня так уж точно.
Теперь на меня смотрят по-другому — серьезно, чуть-чуть грустно. И в то же время — радостные морщинки в уголках глаз.
— Вот уж не думала… Спасибо, Женя, это было очень интересно, садись. А мы пока… — Она встряхнула головой, и тишина, заполнившая класс, снова заполнилась шорохами и перешептываниями. — …а мы пока вернемся к общепринятой версии. Если ты не против, конечно.
«Значит, дело в этом поэте, Гумилеве?» — повторил он.
«Прости старого дурака… — слова Второго сочились такой тоской, что у Женьки на мгновение защипало глаза. — Ты… ты просто не понимаешь. Как же я жалел потом, что потратил эти три года, считай, впустую, не решился возразить родителям, пошел в технический, не осознал вовремя… А тут такой случай: и тема подходящая, и Гумилев с Ахматовой… Знаешь, как Галина любит их стихи? А ведь в школьной программе их нет — Гумилева расстреляли в двадцать первом в Петрограде за участие в контрреволюционном заговоре».
«Да ладно? — Беседуй они по-настоящему, Женька поперхнулся бы от изумления. — Расскажешь?»
«Как-нибудь в другой раз», — буркнул Второй и отключился. «Ушел в тину», по его собственному выражению. Женька подождал, попытался осторожно «постучаться», дотянуться до соседа по сознанию.
Молчание. Ладно, пусть его…
Взгляд на часы — пора поторопиться, надо еще домой заглянуть перед тренировкой. На бегу он гадал: неужели Второй, шестидесятилетний, все повидавший старик, затеял это только для того, чтобы привлечь внимание своей бывшей школьной учительницы? Стоп, какая же бывшая, если только что спрашивала его на уроке?
Короче, Второй торопится сделать то, чего не успел в своей прошлой, а его, Женьки, нынешней жизни. И еще новость: оказывается, он до сих пор жалеет, что пошел по стопам отца и стал учиться на инженера? А ведь сам Женька именно это и собирается сделать после школы…
Он понял, что запутался. Ну не приходилось до сих пор думать о таких материях — все было как-то проще, прямолинейнее, и решений требовало соответствующих. А теперь… Может, это и называется взросление?
«Ладно, партнер… — Второй всплыл из уютной тины и теперь говорил примирительным, даже слегка виноватым тоном. — Не обращай внимания, это все так, минутная слабость. Пройдет. Слушай, я прикорну чутка, а поменяемся на „Динамо“, лады? Что-то вымотали меня эти двое суток…»