Так и есть. Вон он, устроился… Выгоревшая до белизны куртка-штормовка с откинутым капюшоном, бесформенная кепка. На ногах — видавшие виды кирзачи, вокруг — россыпь желтых, тускло поблескивающих гильз. В руках — карабин, ладонь лежит на рукояти затвора. Ну что, пожалуй, настрелялся?..
Шнурок-инициатор одноразовой ракеты выдергивается довольно туго, это я помню. С руки можно и не попасть, а потому пристраиваю картонную трубку между камней, так, чтобы она имела надежный упор, прижимаю рукой сверху и старательно навожу получившуюся «бомбарду» на ничего не подозревающую «мишень». Дистанция — шагов десять, есть шанс, есть…
Хлоп-ш-ширк! Дымно-красный огонек попадает точнехонько в середину обтянутой белесым брезентом спины. Крик, полный мучительной боли и ужаса. Я ничего не вижу — в углублении, где притаился стрелок, мечется, рикошетя от камней, ракета. На всякий случай добавляю еще одну: новые крики, ядовито-змеиное шипение, и я вижу, как террорист выскакивает из укрытия и ломится, размахивая руками, сквозь кусты, оставляя за собой дымный след, словно подбитый зенитками истребитель. Кидаю вслед парочку подвернувшихся под руку камней: а вот нефиг маленьких обижать!
Про себя отмечаю, что тактиком несостоявшийся убийца оказался едва ли не худшим, нежели стрелком. Повестись на такую дешевую уловку — это надо суметь. Остальное тоже отнюдь не наводит на мысль о крутом профессионале: ни растяжек или сигналок на дорожке отхода, ни даже паршивой консервной банки на веревочке. А ведь я обязательно зацепил бы ее, пробираясь между скалами…
Интересно, он все еще бежит или уже упал и занят тем, что жалеет себя, любимого? А то и вовсе ласты склеил — на такой дистанции ракета запросто может и убить. И уж точно серьезно поранит — как минимум сильнейший ожог гарантирован. В любом случае его возвращения можно не опасаться, как и появления подельников. Был бы он не один, мы бы уже развлекали беседой… С кем там положено беседовать на небесах? Потому как брать нас живыми никто, похоже, не собирался. Или это я нагнетаю от нервов?..
Встаю во весь рост, машу рукой ребятам:
— Идите сюда, все уже кончилось!
— …а когда я пустил вторую ракету, этот гад испугался и удрал, — заканчиваю я рассказ. — Вон, даже ствол бросил с перепугу. Кажется, его зацепило. Надеюсь, обожгло хорошенько или покалечило…
Милада сидит на камне — она и сама словно закаменела. Взгляд неподвижный, неживой, уставлен перед собой. Девочку бьет крупная дрожь. Серега тоже белый, да и у нас с альтер эго руки трясутся. Нервы, чтоб им… Оказаться под пулями вот так, всерьез — это перебор.
Опускаюсь на корточки, беру холодные, как лед, девичьи ладошки в руки, слегка массирую кисти. Это успокаивает, по себе знаю.
— Чего ему было надо, а? Ограбить нас хотел?
— Ерунда. Что можно взять у трех школьников?
Я чуть не ляпнул: «Да хоть тебя продать в гарем!» — но вовремя прикусил язык. Шутник, блин… Не хватало еще больше напугать девчонку!
— Так надо сообщить в милицию! Вдруг он еще на кого нападет? Надо же узнать, кто это.
Вскинулась, ожила, и это хорошо. Руки, однако, не забирает…
— С ума сошла? Во-первых, нас там промурыжат невесть сколько как свидетелей, а нам вечером на поезд и в Москву. А во-вторых, хочешь Галину с Татьяной Иосифовной подставить?
— Подставить? Их-то с какого перепугу? Это уже Аст. Тоже ожил. Молодец.
— А с такого! Они же за нас отвечают, не забыл? В милиции наверняка поинтересуются: а почему вы, товарищи педагоги, отпустили школьников в такую рань, невесть куда, без присмотра? Да и вам самим охота таскаться по допросам?
Аст чешет затылок. Проняло.
— Но ты права, милиции сообщить надо, — сбавляю я обороты. — Давайте так: сейчас никому ничего говорить не будем, а я напишу письмо с описанием нападения и укажу, где это случилось. Подписывать, конечно, не буду. Конверт с письмом брошу в ящик на вокзале, перед самым отправлением. Поверят они или нет, но гору обыщут наверняка. Глядишь, и поймают того гада.
По очереди кивают. Уже хорошо…
— Только письмо левой рукой пиши, да и адрес на конверте тоже, — неожиданно советует Милада. — Чтобы не опознали по почерку. Я в книжке одной читала…
Мысленно испускаю вздох облегчения. Никакого письма я отправлять, разумеется, не собираюсь, да это и не важно. Главное, что спутники мои понемногу приходят в себя, вот и способность ясно мыслить возвращается.
— А кто это был, как думаешь? — спрашивает Аст. Он уже оживился, озирается по сторонам.
Пожимаю плечами, нарочито равнодушно.
— Может, беглый уголовник, прятался от милиции. Или браконьер какой. Увидел нас, решил, что мы его сдадим, начал палить.
— Но мы же его не видели, он первый…
— И что с того? Он, наверное, где-то тут прятался, как увидел, что мы ошиваемся возле его схрона, нервы и сдали.
Разумеется, я несу хрень. Никаких прячущихся бандитов и тем более контрабандистов с винтовками на Бештау быть не может. Но хрень эта произнесена убедительно, уверенным, спокойным голосом. Мне верят. Миладка наконец осторожно высвобождает руки и достает из кармана платок. Вот так, глаза-то вытри.