И вот Охаку во дворце. Перед ним установлен барабан, в руках у него – палочки. Но Охаку все медлит, все не решается взмахнуть руками. А хор поет, сгущая и сгущая напряжение, поет о великом горе, постигшем старика-отца, о предстоящем трагическом испытании… Наконец, когда страдания и героя, и зрительного зала достигают кульминации, раздается удар – и барабан отзывается чудесным небесным звуком. Сын ответил отцу. Счастлив и доволен император. Он щедро награждает Охаку и отпускает его восвояси. А слугам приказывает на берегу реки, где погиб мальчик, отслужить панихиду по Тэнко, чтобы душа его обрела покой.
И вот в глубокой ночи появляется дух Тэнко. Примиренный и умиротворенный, он играет на чудесном барабане и танцует. А когда ночь близится к исходу, и звучат удары большого колокола, успокоенный, Тэнко навсегда возвращается в мир иной.
Как и смешные пьесы Кёгэна, спектакли Но заканчиваются оптимистично и благоприятственно. Внутреннее напряжение, четко ощущаемое на протяжении всего действа, сменяется ощущением свободы и степенного спокойствия у зрителей. А у исполнителей – в этом признался старый актер, играющий на сцене Но уже более пяти десятков лет, следовательно, хорошо знающий то, о чем говорит, – приливом новых жизненных сил. Так что нет никаких оснований опасаться за судьбу самого архаического из всех существующих нынче на земле театральных жанров.
Как-то, войдя в Киото во дворец сёгуна и увидев настенные росписи, я была поражена их сходством с работами художника Густава Климта. Я знала эти японские росписи по буклетам и репродукциям, но только при личной встрече с ними необычное сходство старинной живописи с современными картинами знаменитого австрийца, украсившими венский дворец «Бельведер», бросилось в глаза. Вот так и с театром Но. Мы-то думаем, что это достижения исключительно современного сознания – постмодернизм, авангардизм… Античный греческий театр тоже начинался с масок и также был формализован. Несложные, не многоплановые сюжеты, втиснутое в определенные рамки действие… В первозданном виде, как театр Но, он не сохранился, шагнул далеко в современность. В японском менталитете есть, видимо, что-то такое, что заставляет этот народ свято хранить вековые традиции. И вдруг оказывается, что это – круто и своевременно. И театр заполняется до отказа, и среди зрителей много молодежи.
Куртуазные истории морской раковины
Жил-был художник один. Домик имел – традиционный японский дом, выстроенный ровно сто лет тому назад, – с изогнутой крышей и высоким коньком над ней, с причудливым японским садом, где традиционно изысканно изогнулись японские деревца, с бумажными раздвижными перегородками вместо дверей и специальной комнатой для чайной церемонии. А вместо холстов в доме художника живут большие и красивые морские раковины, на внутренней стороне которых он пишет немеркнущими красками свои фантазии.
Давным-давно, на последней большой войне, художник – а тогда молодой летчик военно-воздушных сил Японии – вылетел на разведку. Под крылом его самолета вместо снарядов, как обычно, была закреплена специальная кинокамера… В тот день ему не повезло: в воздухе завязался настоящий бой, и американцы его сбили. В строй он уже не вернулся. А когда выписался из госпиталя, вместо пары рук, с помощью которых он до войны писал акварели, осталась всего одна. К счастью, правая…