Игра в ящик

А впрочем, нет никакой теперь гарантии. Никто теперь не знает и не поручится за то, что Николай Николаевич Прокофьев станет Ленкиным научным руководителем. Во всяком случае, заведующим отделением не стал, не стал даже и. о. Да и вообще он в масле больше не катался, поющий и вибрирующий как пила Прокофьев. От самой рогатой дюжины старого Нового года к. т. н. и с. н. с. мерцал и только в Ленкином воображении: то шел на плановую госпитализацию, то возвращался к себе домой для продолжения лечения амбулаторно, качался процедурно-перевязочным маятником, но всякий раз минуя институт, не пролетая через ИПУ имени Б. Б. Подпрыгина, где Ленка Мелехина ждала его с двумя уже готовыми совместными статьями и кипой новых расчетных данных, таких чудесных и красивых, что только хвастаться и хвастаться. Да не перед кем! Большеглазый Левенбук даже не смотрит на нее. А губастый Гринбаум и вовсе не здоровается.

А еще ученые. Такие результаты у нее, находки, так все пошло, так стало получаться, не хуже, чем у общего любимчика Подцепы, а никому и дела нет. Только глумливый Караулов мурлычет у себя в углу:

– Миллион, миллион, миллион за сезон он имел, он имел, он имел с алых роз...

Пошляк. Неисправимый жалкий циник. Неудачник!

Невыразимо грустные мысли вызвала в Ленкиной рыжей голове поездка с хорошей интернациональной музыкой от платформы Быково до улицы 2-й проезд. Автобус, резко ткнувшись в невидимую воздушную подушку, замер, створки двери сложились от толчка, и Ленка Мелехина вывалилась в подсолнечное масло февральского денька. Еловый мех нутриевой шубки, давным-давно, еще на первом Ленкином году, присланной из дома, немедленно наэлектризованный магнитным буйством подступающей весны, всколыхнулся и сделал широкую в плечах и бедрах аспирантку ИПУ Б. Б. наглядно, просто явно огнеопасной. Давно уже следовало перейти на матовую, светопоглощающую болонью с черной искусственной опушкой, но та же апатия, что пылью запорошила плиту и сковородку у Ленки в кухоньке, склеила и дверцы шкафчика. Е. С. Мелехиной буквально хотелось на все плюнуть. И ГВЦ Минуглепрома СССР с его сверхсовершенной аппаратно-программной организацией только усиливал едко-щелочную активность всех слюновыделительных желез девицы.

Вычислительный центр Института проблем угля закрылся на переоснащение в замордованном тьмой и морозами конце прошлого года. В тот самый момент, когда одна лишь Ленка Мелехина была на подъеме. Блистала в зените. Стала королевной девятого этажа, чемпионкой стрельбы и бега, сравнялась чутьем и интуицией с казавшимся еще недавно недосягаемым и богоизбранным Р. Р. Подцепой. Соединилась под крышей нового корпуса экспериментального завода с электронно-цифровыми компонентами ВЦ ИПУ им. Б. Б. Подпрыгина в единый, одной великой общей цели подчиненный организм. Смоделировать динамику движения очистного комбайна по ставу забойного конвейера.

Как она теперь стояла, рыжая, реяла посреди машзала, дыша и управляя перекличкой звуков и перемигиванием лампочек. Цикл DO до метки 510 CONTINUE отзывался веселым ружейным оживлением АЦПушных барабанчиков, а переход по ветке IF в рабочий SUBROUTINE PODSCHET, как удар розгой, бросал длинную змейку из зеленых светлячков на контрольной, вогнутой, как звездные локаторы, панели центрального процессора в бешеную гонку за собственным астрофизическим хвостом.

Каждый шаг и каждое движение было понятно и наполнено смыслом в поющей гармонично системе человек – машина, а если смысл терялся иной раз и PRINT с приданным ему FORMAT-ом плевался безобразием и ересью, то Ленке хватало взгляда, двух первых цифр в ряду на выпавшем из принтера бумажном рукаве, чтобы понять, сообразить, где вкралась опечатка, накладка, недосмотр, и, дважды молнией пронзив гулкую темноту коридора, она тотчас же возвращалась с парой перебитых перфокарт, хозяйкой в замерший без ее сердца и мозга машинный зал. Оглохший, выдохнувший и не вдохнувший, набор прямых углов, крытый даже по потолку белыми, меловыми, в оспинах, звукопоглощающими панелями.

Как птички, хвостиком махнув, влетали тонкие картонки телесного цвета в нутро устройства ввода, и снова оживали шкафы и тумбы всех габаритов, здоровый, пулеметный шум крепчал, накатывался, отказываясь поглощаться, зеленые и красные жучки всех индикаторов бежали муравьиными фалангами, сметая тень и сумрак с чела процессорного блока. И снова воля человека, рыжей Ленки, торжествовала. От меток 5xx, зарезервированных для циклов DO, до 1xxx – фанфарного диапазона форматов всесокрушающей печати результатов. А за сплошным стеклом панорамных иллюминаторов девятого этажа растерянно моргали и потели галактики миляжковских огней. Широкий шарф из самогонного и водочного млечных путей с портвейною подсветкой. Вот как.