Игра в кино (сборник)

Митя работал во дворе — чинил крышу сарая. Под лестницей ползали новорожденные щенята, а старая гончая лежала рядом, отдыхала.

Мать сидела дома, в комнате, на сундуке у окна и, отодвинув краешек занавески, смотрела на сына. Постарела она за эти дни или темный платок сделал ее лицо старше?..

Первые хлопья снега упали во двор и растаяли на теплой еще земле. Она увидела, как сын обеспокоенно поднял голову к небу, как поймал ладонью снежинку, потом другую. И вдруг стал решительно спускаться по стремянке.

И рухнуло у нее сердце, на томительном нерве повисло в груди и сжалось, словно забыло привычную свою работу — гнать кровь по нестарому телу. И так, на полувдохе застыла вся, когда он направился к дому, и уже знала, что он скажет.

А он, Митя, потрепал поднявшуюся ему навстречу гончую и — взошел на крыльцо.

Мать ждала.

Он вошел и сказал, будто извиняясь:

— Снег пошел, мама.

— Да, Митя… — отрешенно и тихо отвечает она, и глаза ее расширяются, как перед плачем.

— Мне это… мне ехать пора.

У нее не хватило сил — она всхлипнула и зажала ладошкой рот.

— Ну что вы, мама? Ну что вы? — растерялся Митя. — Я ведь с дружком, я за Фенькой заеду, ждет он. Ну перестаньте, не на войну же я! Может, скоро вернусь, не понравится — и вернусь… Или в отпуск. Платок вам куплю.

— Платок… — всхлипывает она. — У меня пять платков… Ну, да дай тебе Бог!..

И что они так плачут всегда, матери? Не на войну же действительно мы от них уезжаем.

Часть 3 Большие деньги

Большие деньги даром не дают. Вкалывать надо. Взрывом подняло боковину сопки — как ополовинило. И подлесок, как щепу, взметнуло к низкому небу, закрутило с мерзлотой и снегом, а затем опрокинуло навзничь. Еще взрыв, еще…

А в урманной тайге с хрипом валятся сосны, им обрубают ветки, их связывают в плети и волокут к прелым болотам на лежневки.

И в карьере, где отгремели взрывы, экскаваторы грузят в самосвалы мерзлую землю, и бульдозеры, надрываясь, ворочают гранитные «бараньи лбы», недвижимые еще с ледникового периода, и следом, по наспех проложенному «зимнику» уже пошли тягачи, тянут плети метровых в диаметре стальных труб — гонят нитку нефтепровода.

А Гурьянов со взрывником Фадеичем уже уходят вперед, уже по новой сопке тянут тяжелые бумажные мешки с желтым аммоналом, раскладывают их по склону, готовят новый направленный взрыв. Только последней дрожью вздрагивают тоненькие заснеженные пихточки, только белка-дура с интересом посмотрела сверху на эту работу, а Гурьянов замахнулся снежком: «Брысь, дуреха!» Белка шуганула по веткам, а Фадеич, заломив рыжий лисий треух, уже чиркнул спичкой, зажег бикфордов шнур…

Гра-бах!!!

По вечерам в санном «балке», именуемом «ПДУ» — передвижной домик удобств, — домино и шашки под Эдиту Пьеху, посменный сон, семирная уха из муксуна и нельмы и горячий чай в алюминиевых кружках.

— Нет, в Якутию надо ехать, точно я знаю, — балагурил рыхлый оспатый увалень, уплетая сало с ухой и хлебом. — Там коефициент один к двум плюс полевые. Считай. Или — в Африку. В Африке тепловой коефициент идет, и зарплату нашим в конвертах дают, культурно. А девать некуда — водки ж нету. Кто будет в Африке водку пить? Ну. Через два года — машина, железно. А тут? Фадеич, по сколько нам сегодня закрыли?

— Сколько закрыли — все твои будут, — устало сказал взрывник Фадеич. — Митя, завтра на базу поедешь — взрывчатка кончается. Туда и назад — трое суток.

— Вот жлоб, — сказал оспатый.

— Чего ты? — удивился Фадеич.

— Дай погудеть человеку. Он же пацан, месяц из тундры не вылазит, а ты — трое суток. У него там дружок на базе.

— Ну ладно, пять, — сказал Фадеич. — Но только чтоб точно.

Оспатый подмигнул Мите, растопырил на кулаке мизинец и большой палец, показал:

— С тебя.

— Будет, — весело согласился Митя.

Вечерело. Пустая полуторка, высоко подпрыгивая кузовом на ухабах, вымахнула с замерзшей реки на пригорок, покатила по улице таежного поселка. Поселок был новенький, бревенчатый, весь свежий и желтый от наспех ошкуренных бревен, одноэтажный — он недлинной улицей протянулся по берегу таежной реки. Дальше были видны склады и таежный урман, а противоположный берег был пологим и безлесым, там стояли аэрофлотская изба и дежурный Ан-2, а за ними в тундре торчали иглы нефтяных вышек.

У магазина с ненецкой вывеской «ЛАБКА» был большой щит-плакат «Дадим стране нефть и газ Заполярья!». Здесь же, возле входа в магазин, полукольцом стояли две оленьи нарты, «татра» и два тяжелых гусеничных вездехода.

Гурьянов проехал было мимо, а потом тормознул, круто развернулся и подкатил к магазину.

Магазин был типа фактории — и продукты тут, и промтовары. В продовольственном отделе два ненца и молоденькая ненка оптом закупали и складывали в мешок дюжину батонов хлеба, круги сыра, колбасы, пачки соли. Тут же стояли три русских мужика — один был в унтах, но без полушубка и в черном парадном костюме, нейлоновой сорочке и при галстуке, а двое — в обычном.