Игра в кино (сборник)

Хмуро поглядывая на них, примечая интимность в их интонациях и взглядах, Гурьянов сидел у стены на топчане, зудил электробритвой, брился. Рядом две девчонки — активистки клуба — переобули унтята на туфельки и ушли в зал танцевать.

— Ну, Федя! — нетерпеливо сказала Алена, притвистовывая у проигрывателя.

— Сейчас, припаяю, и все, — отвечал Фенька. — Ты поговори с человеком, земляк же твой. Митя, она из Лихобор, землячка тебе.

— Ну? — удивился Гурьянов.

— Правда, — улыбнулась Алена. У нее были распахнутые голубенькие глазки и распевный вятский говор. — Мы у вас в заповеднике елки всегда рубили, правда, на Новый год.

— А чего — в Лихоборах ельника нет?

— А у вас красивей, — улыбнулась она. — Боялись ужасно.

— А что тебя сюда занесло?

Алена нахмурилась.

— По набору. А что это вы сразу на ты?

Распахнулась дверь, в комнату влетела раскрасневшаяся от танцев продавщица Полина.

— Привет! — сказала она всем и попросила Алену: — Аленка, нашу поставь и пошли!

— Познакомься, Поля, — церемонно сказала Алена, кивнув на Гурьянова. — Это Федин друг, они служили вместе.

— А мы знакомы уже. Здрасти. Ну, Аленка, ну, быстро!

— Что ты завелась? — строго выговорила ей Алена.

— Ну и завелась. Что — нельзя? Меня вон опять сегодня Степан Прокофьевич сватал, он видел. Вот выйду я замуж к черту! Пошли! — И за руку утащила Аленку в зал.

Гурьянов вопросительно глянул на Феньку.

— Сестры они, сводные, — ответил тот. И пояснил: — Ну, отец у них общий, бакенщик в Лихоборах.

— А муж ее где?

— Чей?

— Ну этой, Полины.

— Ах, Полин. — Фенька отвечал односложно, паяя что-то в магнитофоне. — Бросил он ее. С местной аптекаршей в Сургут смылся. Полгода, наверно. А что?

— Ничего.

— Интересуешься?

— Чем?

— «Чем»! Полиной.

— Еще чего! Это ты интересуешься. Сестрой.

Фенька молчал, сосредоточенно паял что-то.

— Я ж вижу, — сказал Гурьянов. — У тебя тут на бензовозе сколько в месяц идет?

— Двести пятьдесят.

— И все?

— Ну, еще премиальные.

— Не-ет, тогда тебе надо к нам переходить, на участок.

Фенька молчал.

— Слышь? Я те дело говорю. — Гурьянов сунул свою бритву в небольшой фибровый чемоданчик, задвинул под топчан. — Мы отсюда с деньгами должны уехать, как договорились.

— Ну ладно те! — легко как бы отмахнулся Фенька и встал. — Пошли. Они там свою «коронку» дают, наверно.

— Чего дают?

— Танцуют.

В зале вся публика кольцом окружила пятачок, где Поля и Алена «выдавали» шейк. Они танцевали азартно, самозабвенно, и был в танце Полины словно бы вызов всему свету и вместе с тем — забвение всего света. Аленка танцевала с лукавинкой, форся легкостью своей фигурки, ладным аэрофлотским своим костюмчиком, а Поля будто отводила душу, будто жила в эти мгновения где-то внутри себя и только это чувствовала — руки свои, плечи, молодые ноги в капрончике.

— Во дают! — слышал Гурьянов рядом с собой.

— Да, такую бы! Жми, Полина!

Фенька глядел на свою Аленку, а Митя… Он видел блестящие Полины глаза, летящие в танце волосы…

Неожиданно она глянула на него — коротко, почти вскользь, но все же на какой-то миг ее глаза выделили Гурьянова из всех остальных и — обожгли.

Он сидел в кабине своей полуторки прямо напротив входа в клуб. Как в засаде. Ждал. Из клуба выходили люди, держа под мышкой завернутые в газету туфли, зябко ежились и торопливо расходились парами. Холодно было — минус сорок. От дыхания на ресницах тут же образовывалась опушка из инея.

А в кабине у Мити — ничего, тепло, мотор включен, и печка работает. На панели управления белозубо смеется переводная красотка с голыми плечами и распущенными светлыми волосами, но Митя на нее не глядит — протер запотевшее стекло и опять неотрывно смотрит на дверь клуба.

Наконец они вышли — Фенька, Алена, Полина и этот ее «жених» Степан Прокофьевич. Тоже зябко подняли воротники полушубков.

Гурьянов, прищурясь, решительно дал газ, выкатил из засады свою полуторку к тротуару, предложил с напускной лихостью:

— Братцы, сыпьте в кабину! — И распахнул дверцу кабины. — Быстрей! А то тепло выстудите! Алена!

— Ой! Вот спасибо! — Алена обрадованно нырнула в кабину, Полина тоже. И только теперь спохватились, что больше в кабине никто не поместится. Алена сказала: — Ой! А как же?..

— А женихи пешком пробегут. — Перегнувшись через колени Аленки и Полины, Митя достал дверцу кабины, усмехнулся Феньке: — Пока.

— Может, нам в кузов? — сказал Фенька.

— Вы там дуба дадите, ты что! Довезу я их целыми, не бойся. — И захлопнул дверцу, дал газ.

Несколько оторопевшие Фенька и Степан Прокофьевич остались стоять на заледенелом деревянном тротуаре, а Алена сказала в кабине:

— Ой, не гоните так, темно же.

Гурьянов уже и сам понял, что теперь, когда главное он выиграл, можно и не гнать машину. Он сбавил газ, искоса посмотрел на Аленку и Полину. Обе сидели напряженные от неловкости ситуации, от только что случившегося небольшого предательства. И чтобы снять эту неловкость, Гурьянов расхохотался. Он вел машину и хохотал, словно вся эта история была смешней анекдота, и даже — сквозь смех — показывал им в лицах, как это все произошло.

— А Фенька!.. — И он вытягивал лицо, показывая, как оторопел Фенька. — Ха!