— Ты попал в самую точку, — сказал Оливейра, глядя на него с интересом. — Проблема в том, можно ли менять эти две вещи. Не далее как сегодня ты мне говорил: бабочка или Чан Кай-ши[793]
? А может, меняя старика на сон, ты на самом деле меняешь сон на старика.— По правде говоря, пропади оно все, и то и другое.
— Художник, — сказал Оливейра.
— Метафизик, — сказал Этьен. — Но мы вот тут стоим, а там медсестра задает себе вопрос, мы с тобой сон или парочка бродяг. Что произойдет? Если она станет нас выгонять, это будет медсестра, которая нас выгоняет, или сон, который выгоняет двоих философов, которым снится больница, где среди другого прочего есть один старик и одна взбесившаяся бабочка?
— Он был совсем простой, — сказал Оливейра, немного откинувшись на спинку скамейки и прикрыв глаза. — Так вот, там был только дом моего детства и комната Маги, и то и другое в одном сне. Я не помнил о нем, после того, как он мне приснился, я совершенно о нем забыл, а сегодня утром, когда я думал о сне про хлеб…
— Про хлеб ты уже рассказывал.
— Вдруг появился тот, другой, и тот, который про хлеб, полетел ко всем чертям, потому что их даже сравнить нельзя. Сон про хлеб мог мне явиться… Явиться, ну скажи пожалуйста, слово-то какое.
— Ты не должен стесняться этого слова, если это то, о чем я думаю.
— Ты подумал про мальчика, конечно. Ассоциация напрашивается сама собой. Но я не чувствую за собой никакой вины, че. Я его не убивал.
— Все не так просто, — сказал Этьен в замешательстве. — Пойдем навестим старика, хватит всяких идиотских снов.
— Пожалуй, я не смогу тебе его рассказать, — сказал Оливейра примирительно. — Представь, ты прилетаешь на Марс, а там какой-то тип просит рассказать тебя, что такое пепел. Примерно так.
— Мы идем к старику или не идем?
— Мне, в общем-то, все равно. Но раз уж пришли… Койка десять, кажется. Надо было ему принести чего-нибудь, глупо являться как мы, без всего. Ты мог бы подарить ему рисунок.
— Мои рисунки можно только купить, — сказал Этьен.
123