Игра в классики

4 мая 195… (Агентство печати). Несмотря на все усилия своих адвокатов и последнюю апелляцию, поданную 2-го числа текущего месяца, Лу Венсан был казнен сегодня утром в газовой камере тюрьмы Сан-Кинтин, штат Калифорния.

…руки и щиколотки привязаны к стулу. Начальник тюрьмы приказал четырем помощникам выйти из камеры, потом похлопал Венсана по плечу и вышел тоже.

Приговоренный остался в камере один, а пятьдесят три свидетеля наблюдали за ним через специальные окошки.

...откинул голову назад и глубоко вздохнул.

…через две минуты его лицо покрылось потом, он пошевелил пальцами, словно пытаясь освободиться от пут…

…шесть минут, конвульсии повторились, Венсан дергает головой, потом снова откидывает голову назад. В углах рта появляется пена.

…восемь минут, голова падает на грудь, потом последняя конвульсия.

…В десять часов двенадцать минут доктор Рейнольдс констатировал, что приговоренный умер. Свидетели, среди которых было трое журналистов…

(-117)

115

Мореллиана

Основываясь на разрозненных записках, часто противоречивых, Клуб пришел к выводу, что Морелли видел в современной прозе приближение к тому, что было неудачно названо абстракцией. «Музыка утрачивает мелодию, живопись утрачивает сюжет, роман утрачивает описание». Вонг, мастер диалектических коллажей, так подвел итог сказанному: «Роман, который нам интересен, — не тот, что помещает героев в ситуацию, а тот, что предлагает ситуацию героям. Отчего эти последние перестают быть персонажами и становятся личностями. Происходит что-то вроде экстраполяции, посредством которой они делают скачок по направлению к нам, а мы делаем скачок по направлению к ним. К., герой романа Кафки, — это его читатель, и наоборот». К этому надо добавить одно туманное замечание, в котором Морелли разрабатывает эпизод, где имена действующих лиц не будут указаны, чтобы в каждом отдельном случае сия предполагаемая абстракция обязательно была бы заменена каким-нибудь возможным определением.

(-14)

116

В записках Морелли попадается следующий эпиграф из «L’Abbé С»[774] Жоржа Батая[775]: «Il souffrait d’avoir introduit des figures décharnées, qui se déplaçaient dans un monde dément, qui jamais ne pourraient convaincre».[776]

Дальше написано карандашом, почти неразборчиво: «Да, иной раз страдаешь, но это единственный достойный выход. Хватит гедонистических романов[777], где все уже разжевано, романов с психологиями. Надо выкладываться по максимуму, стать voyant,[778] как говорит Рембо. Писатель же гедонистического плана не более чем voyeur,[779] с другой стороны, хватит этой чисто описательной техники, романов о „поведении“, этих киносценариев, лишенных подлинных персонажей».

На эту же тему в другом месте: «Как рассказывать без кухни, без макияжа, без подмигиваний читателю? Тогда придется отказаться от того, что писательство — искусство. И чувствовать написанное так, словно это гипс, наложенный на лицо, чтобы снять с него маску. Но само лицо должно оставаться нашим».

И вот еще одна отдельная запись: «Лионелло Вентури[780], говоря о Мане и его „Олимпии“, отмечает, что Мане, оставляя в стороне природу, красоту, поступки и нравственные побуждения, сосредоточивается на пластике образа. Таким образом, он, сам не зная того, осуществил поворот современного искусства к средневековым временам. Тогда под искусством понимали ряд образов, замененных в эпоху Возрождения и в современные времена изображением действительности как таковой. Сам Вентури (или это Джулио Карло Арган[781]?) добавляет: „Историческая ирония состоит в том, что в тот самый момент, когда изображение действительности стало получаться объективным, а следовательно, фотографическим и механическим, один блестящий парижанин, который собирался стать реалистом, был сподвигнут своим огромным гением на то, чтобы вернуть искусству его функцию создания образов…“»