Игра в классики

в часы сиесты все спали, и потому можно было запросто встать с постели, не разбудив мать, подкрасться к дверям и тихонько выйти из комнаты, с жадностью вдыхая запах влажного земляного пола, через дверь, выходившую на выгон, заросший травой; стволы плакучей ивы были облеплены личинками насекомых, Иренео выбирал самую большую, усаживался рядом с муравейником и начинал выдавливать червячка из панциря до тех пор, пока через узенькое шелковистое горлышко не высовывалась головка и можно было осторожно взять его за кожицу шеи, как кота за шкирку, и без всяких усилий вытащить, не причинив ему вреда, и вот уже голенький червячок смешно извивается в воздухе; Иренео клал его рядом с муравейником, а сам устраивался в тени и, лежа на животе, ждал; в это время черные муравьи работали изо всех сил, сновали туда-сюда в поисках пищи, отовсюду таская насекомых, живых и мертвых, и тотчас же кто-то из разведчиков замечал червячка, который так смешно извивался, ощупывал его своими антеннами, словно не мог поверить в такую удачу, и начинал бегать от одного муравья к другому, и тоже касался их антеннами, а через минуту муравьи окружали и облепляли червячка со всех сторон, напрасно он извивался, пытаясь высвободиться из щупальцев, впивающихся ему в кожу, пока муравьи подталкивали его к муравейнику и тащили, но особенное удовольствие доставляла Иренео растерянность муравьев, когда они не могли просунуть червячка в муравейник, игра в том и состояла, чтобы выбрать червячка толще, чем отверстие входа, муравьи были глупые и ничего не понимали, они проталкивали его внутрь с обеих сторон, пытаясь втолкнуть в муравейник, но червячок яростно извивался, должно быть, это было ужасно, что он тогда чувствовал, лапки и щупальца муравьев на всем теле, они впиваются в глаза и в кожу, он борется, пытаясь освободиться, а получается только хуже, потому что появляются еще муравьи, а иные такие злобные, что вонзают в него свои щупальца и не отпускают его до тех пор, пока им не удается засунуть голову червячка в колодец муравейника, а те, что в муравейнике, должно быть, изо всех сил тянут его внутрь, Иренео тоже хотелось бы оказаться внутри муравейника, чтобы посмотреть, как муравьи тянут червячка, вонзив щупальца ему в глаза и в рот, и как они стараются изо всех сил, пытаясь втащить его целиком и утащить в глубину, и убить его, и сожрать его.

(-16)

121

Красными чернилами и с очевидным удовольствием Морелли переписал в записную книжку конец стихотворения Ферлингетти:

Yet I have slept with beauty[787]
in my own weird way
and I have made a hungry scene or two
with beauty in my bed
and so spilled out another poem or two
and so spilled out another poem or two
upon the Bosch-like world.[788]

(-36)

122

Медсестры сновали туда-сюда, они говорили о Гиппократе. Достаточно небольшого усилия, чтобы любой кусочек реальности сложился в блестящие стихи. Но зачем загадывать загадки Этьену, который уже достал свой блокнот и с живостью, одним росчерком рисовал белые двери, носилки, прислоненные к стенам и окнам, сквозь которые мягко струилась сероватая муть и виднелся скелет дерева, на ветвях которого сидели две голубки, по-буржуйски раздув зоб. Ему хотелось рассказать другой свой сон, было так странно, что все утро он никак не мог отделаться от того сна про хлеб, а тут раз, на углу бульвара Распай и бульвара Монпарнас, другой сон упал на него сверху, будто стена или, скорее, как будто он все утро был раздавлен стеной плачущего хлеба, и вдруг, как на кинопленке, которую крутят назад, стена с него поднимается, выпрямляясь одним движением, а он остается перед воспоминанием о другом сне.

— Как пожелаешь, — сказал Этьен, пряча блокнот. — Когда тебе придет в голову, спешить некуда. Я собираюсь прожить еще лет сорок, так что…

— Time present and time past[789], — процитировал Оливейра, — are both perhaps present in time future.[790] Предначертано, что сегодня все кончится стихами Т. С.[791] Я думал о сне, че, прости. Сейчас пойдем.

— Да, потому что со сном мы уже разобрались. Вот так носишься с чем-нибудь, носишься, а в конце концов…

— А на самом деле все дело в другом сне.

— Misere![792] — сказал Этьен.

— Я не рассказал тебе его по телефону, потому что в тот момент я его не помнил.

— Кроме того, все упиралось в шесть минут, — сказал Этьен. — В глубине души власть весьма мудра. Мы только и делаем, что обсераем их без конца, а они между тем знают, что делают. Шесть минут…

— Если бы я его в тот момент вспомнил, я бы вышел из той кабины и позвонил тебе из другой.

— Ладно, — сказал Этьен. — Давай рассказывай сон, а потом спустимся по лестнице и пойдем выпьем вина у Монпарно. Меняю твоего пресловутого старика на сон. То и другое вместе — перебор.