— А потом такие вот парижане приезжают и думают, что все расследуют в одиночку.
По радио судам объявили штормовое предупреждение.
— Знаешь, как переводится Пенн-ан-Марв, сынок? — сказал Легуэну хозяин кафе, наливая сидр. — Голова мертвеца. Мертвецов нам здесь хватило, а?
Зал нестройно загоготал. Сидевшая у стойки парочка — студенты, явно нездешние, с толстыми рюкзаками — потребовали рассказать. Хозяин упрашивать себя не заставил, кафе присоединилось. Легуэн слушал тоже — вполуха, поедая сосиску.
— Мамочки, — сказала девчушка.
— Я Корриган! — Парень набросил ей на шею ремень от рюкзака и стал понарошку душить.
— Ай! Отпусти! — Девчушка вцепилась в его руки.
— Осторожнее, — обиделся «душитель», — ты меня поцарапала!
— И много здесь таких бывает? — спросил Легуэн у хозяина, заплатив по счету.
— Только такие и бывают, — улыбнулся тот. — Так-то к нам кто будет ездить? А эти — подождите, ближе к лету их налетит. У кого диплом по кельтской культуре, кто диалекты изучает, кто просто из любопытства.
Стажер думал о Лоре Бишоп. Вот до чего может довести любопытство.
За обедом — они бегали есть в пыльный бар напротив участка — Легуэн спросил инспектора:
— А почему туристы?
Тот затушил сигарету.
— Потому, собственно, и заподозрили старого Бризу. Он приезжих ненавидел. В молодости, кстати, состоял в сепаратистах, правда, ничего серьезного на него не нашли. По крайней мере, это хоть с чем-то вязалось. У нас туристов не убивают. У нас их и так мало.
В конце концов выдался ясный день. Во дворе колледжа Святой Анны играли отпущенные на волю дети. Яркие курточки, светлые головы. «Раз, два, три — солнце!» — кричал ведущий, и застигнутые солнцем «ночные создания» замирали в вычурных позах.
— Неужто вы от нечего делать интересуетесь нашей историей? — спросил Жан Матье, сорокалетний преподаватель.
— Можно сказать и так, — пожал плечами Легуэн.
— Много здешних погибло в Сопротивлении. Но не у нас. Люди отсюда, те, кто не хотел терпеть, уходили в группы ближе к Кэмперу, кто-то даже в Ванн подался... Кюре вот только — знаете нашего кюре? Весь город был в курсе: если отец Гийом уезжает соборовать покойника — значит, или боша застреленного рядом найдут, или поезд под откос полетит. Ходят слухи, он и парашютистов встречал. Но в этой части леса никто не приземлялся.
— Мне мадемуазель Магали говорила, что четыре немца в лесу пропали. Разве они не макизарам попались?
— Старая Магали? Вы ее слушайте больше. Она уж сама не помнит, про какую войну рассказывает. Я довольно долго изучал городскую историю. Просмотрел все документы в мэрии. Нигде ничего о пропавших немцах не написано.
— Раз, два, голова, — считались дети. — Три, четыре, отрубили.
— Хотя, конечно, во время отступления... Все торопились, было им не до записей. Но я бы все равно не слишком доверял россказням Магали.
— Вы сами не отсюда?
— Я родился в Париже, — сказал историк. — Увлекся кельтскими языками, поступил в Ренн, на регионоведение. А потом… — Он махнул рукой, будто дальше все было понятно.
— Я тоже из Парижа, — сообщил стажер. — А те легенды, которые здесь существуют, — насчет леса?
— Господин инспектор, — серьезно сказал Матье. — Это же Бретань. Здесь некоторые даже по-французски не говорят. В это трудно поверить, я понимаю, но местных людей можно сравнить с затерянными в Африке племенами. И рудименты языческих верований здесь очень хорошо сохранились. Они верят чему угодно. А этот лес когда-то назывался Бросельянд. Так что вам тут всего порассказывают — если вы задержитесь, конечно. Но, ради Христа, инспектор, — вы же университет кончали!
Старомодный звонок задребезжал на всю деревню, заставив Легуэна вздрогнуть и прикрыть уши.
Кюре был высохшим и хрупким, с прочной верой в глазах. Легуэн не знал человека, которому больше подошло бы выражение «божий одуванчик». У кюре слетела цепь на велосипеде. Старый был велосипед; тот же самый, наверное, на котором во время войны священник ездил «соборовать покойников».
— Вот вы, молодой человек, — строго сказал он, когда Легуэн справился с цепью. — Вы здесь уже третью неделю, а на мессе я вас так ни разу и не видел.
— На... мессе? А. Я это, — попытался оправдаться Легуэн. — Того...
— Куда девалась вера? — вздохнул отец Гийом. Он повел пострадавший велосипед вдоль узенького тротуара. Легуэн пошел рядом. Они миновали ресторанчик домашней кухни, откуда тянуло блинами с каштановым сиропом.
— Господин кюре, а правду рассказывают про ваше боевое прошлое?
Отец Гийом нахмурился.
— Я не очень-то люблю о нем вспоминать, молодой человек.
— Но ведь вы, получается, герой, — сказал стажер.
— Герой! — Старичок поглядел на Легуэна с раздражением. — Думаете, наш Господь этого от меня хотел? Бог — это мир. Вряд ли он ждал от одного из своих слуг, чтобы тот бегал по лесам со сворой молодых бандитов. Кто, кстати, рассказал вам об этом? Жан Матье, я думаю?
Стажер пожал плечами.