В факсе слегка размазанным черным по белому было сказано: Брендан Фонберг, сын Келли Фонберга, изначально — Курта фон Берга, беженца из Германии. Принадлежность Курта к немецкой армии доказана не была, но американские федералы им одно время сильно интересовались.
— Письменного предупреждения не вкатал, и хорошо, — авторитетно сказал инспектор Пеленн. Легуэн продемонстрировал ему факс. Тот долго щурился, потом до него дошло.
— И ты думаешь, это, — он кивнул за окно, в сторону леса и команды экспертов, — связано?
Легуэн пожал плечами.
— По-твоему, этот археолог приезжал искать друзей отца? Вот чего нам не хватало, — Пеленн облокотился на подоконник и закурил, — это очумевшего пенсионера-мстителя из Сопротивления.
Оба замолчали.
— Кюре не смог бы, — сказал наконец Легуэн. — Он цепь-то на велосипеде натянуть не может, а уж человека поднять на дерево...
В двери ввалились сделавшие свое дело эксперты. Громкие, говорливые, раскованные — люди большого города, где никто не слушает тишину. Легуэн вдруг почувствовал себя в сабо. За ними в участок затолкались два репортера местной газеты (комиссар мрачно предрекал, что уже завтра притащатся из «Уэст-Франс», и хорошо, если не из «Монда»).
— Значит так, пока точно ничего сказать не можем, — отрапортовал главный, — но жмурика, скорее всего, три. По крайней мере, столько мы насчитали черепов. И, похоже, они были застрелены. У двоих во лбу дыры. Экспертиза покажет, но я не знаю, чем, кроме пули, такие дыры делаются.
Все пошли смотреть на упакованные кости. У фургона, на котором их должны были отвезти в Брест, стоял кюре. Его позвали, чтобы обеспечить хоть какое-то Божье присутствие.
Отец Гийом вертел в руках крест.
— Я вот думаю — зачем? — проговорил он очень тихо. — Оставить свою страну, отправиться неизвестно куда, убивать — зачем? Чтобы закончить вот так?
Зрелище было то еще. Не все кости остались целыми, и скелеты уже не походили на человеческие, а напоминали собачью еду.
Три скелета. Четверо пропавших и три скелета. «А если я сложу два и два?» — вспомнил он комиссара. Четыре получается, если сложить три и один...
Он попросил экспертов, чтобы результаты опознания — если будут — прислали, как только получат.
Кюре попрощался, сел на велосипед и укатил прочь. Легуэн долго смотрел ему вслед. Ну да, разумеется. Сан саном, а на велосипеде гораздо удобнее ездить в кроссовках.
— Взгляни-ка, стажер, — сказал ему Пеленн на следующий день.— Я нашел это в библиотеке мэрии.
Бумага, желтая, в пятнах сырости и старости, была исписана ровным почерком военного. Легуэн по-немецки не читал, но кто-то скрепкой прицепил к ней перевод. Рапорт гауптмана девятнадцатой армии Штаге о пропаже близ пункта Пенн-ан-Марв четырех членов личного состава.
Среди которых числился лейтенант Курт фон Берг.
— Там у них есть пачка немецких документов, — объяснил инспектор. — Тех, которые маки перехватили. Но больше я ничего не нашел — все перетряс. Это, конечно, ничего не доказывает.
Из прозрачных глаз Пеленна исчезало равнодушие.
— В мэрии, говоришь, — сказал стажер.
В субботу вечером в баре было набито битком и прокурено насквозь — «Ренн» принимал «ПСЖ». Легуэн еще с улицы услышал дружное «А-ах-х...». Нырнул внутрь.
— Забили?
— Пронесло, штанга...
Стажер взял сидра. Увидел в углу преподавателя истории. Жан Матье сидел в одиночестве и болел. За «ПСЖ».
— Не боитесь? — спросил Легуэн, устраиваясь рядом на батарее.
— Я тихонько. Тут уж я ничего сделать не могу, это моя команда с детства.
Экранный судья просвистел на перерыв.
— Да, несчастная находка, конечно, — сказал учитель. — Знаете, иногда здесь еще попадаются неразорвавшиеся бомбы. Да этот бедный Берлю. Надо же — получить по голове фонарем!
— Любопытно, — заинтересовался стажер. Агент Берлю стал на полдня национальным героям, потирая голову в баре над кружкой темного и рассказывая о произошедшем всем, кто желал слушать. Но он сам не знал, чем его ударили. Врач сообщил, что рана его — слава богу — не настолько глубока, чтоб можно было определить, чем ее нанесли. Он лично склонялся, например, к рукоятке пистолета.
— Так вы говорите, это был фонарь, господин Матье?
— Я? Говорю? Я просто предположил, — испугался Матье. Ощутимо испугался.
Стажер глянул на его ноги. Черные начищенные туфли. Преподавательские.
— Так вы, значит, ничего не знаете об этих немцах?
— Я ведь вам уже говорил, инспектор.
— Странно. Даже пересмотрев все документы? Мне архивистка в мэрии сказала, что вы особенно интересовались той пачкой немецких документов — знаете, которые остались у макизаров?
— Сожалею. — Учитель глядел на экран, но взгляд его не следил за игроками, застыл. — Ничем не могу вам помочь.
Нападающий «Ренна» обвел двух парижан и запустил мяч в «девятку». Бар взорвался ором. Жан Матье понурил голову.
Пришел конец апреля, и полиция забастовала. Даже комиссар Легерек, который не любил профсоюзы и не бастовал из принципа, сдался и отправился отдыхать. Инспектору Пеленну полагалось входить в аварийную команду, но он укатил в Ренн на семинар по борьбе с терроризмом.