Игра в классики на незнакомых планетах

Он не сразу понял, что произошло. На периферии его меркнущего сознания раздался выстрел; кто-то закричал; и вдруг стягивающая его горло смерть ослабла. Отпустила. Ушла — до следующего раза. Нахватав ртом достаточно воздуха, он потряс головой, попытался осмотреться. Инспектор Пеленн извивался на земле, схватившись за плечо. Лунный свет, попавший на тропку, освещал стоявшую на ней фигуру в рясе. Скорее всего, виновато было его помутившееся сознание. Потому что на миг стажер увидел — четко, даже сквозь круги перед глазами — молодого макизара с упрямым прищуренным взглядом и трофейным револьвером, снятым с убитого боша.

Потом в мире снова включили звук.

— Больно! Ч-черт, мать вашу! Больно!

— Держите его, парни! — голос комиссара Легерека. — Легуэн! Легуэн, ты жив?

— Х-х-х-х... Х-хр-р...

— Это полицейская операция, отец Гийом, вы-то что здесь делаете, ради Христа?

— Не поминайте всуе, сын мой.

— Ноэль Пеленн, я арестовываю вас по обвинению в убийстве пятерых человек и покушение на представителя власти при исполнении им служебных обязанностей.

— Черт, — простонал Пеленн. — Комиссар... Я же должен был знать... Вы никогда не бастуете...

***

— Ну вы не слишком торопились, патрон, — сказал Легуэн.

— Это тебя научит, — буркнул комиссар Легерек, доставая из тайника бутылку виски, когда-то изъятую у контрабандистов. Последний трофей. Они сидели в его кабинете — Легуэн, комиссар, вызванный по тревоге патологоанатом и отец Гийом. Ночь тихо переходила в утро, но спать никому не хотелось. Пеленна отвезли в больницу.

— Хотел бы я знать, откуда вы там взялись, господин кюре.

— Господин кюре пытался загладить свою вину, я полагаю, — сказал Легуэн.

— Вину? — не понял комиссар.

— Вы же все знали, правда, отец мой?

— Я был связан тайной исповеди, — мрачно проговорил кюре.

— Знали? И молчали?

— Есть законы человеческие, — сказал отец Гийом, глядя в сторону. — А есть божеские.

Комиссар замолчал, неверяще качая головой. Наконец спросил:

— Может, объяснишь, стажер?

— Все, патрон?

— Все.

— Это в основном предположения. Тем более, инспек... Пеленн скоро придет в себя и сам все расскажет.

Комиссар пододвинул к нему доверху наполненный стакан.

Стажер сделал большой глоток. Говорил он хрипло, кашляя едва не через слово.

— Когда пришли союзники, лейтенант фон Берг и его три друга решили спрятать свои трофеи здесь в лесу. Рассчитывали, наверное, что потом вернутся. Зарыли все, что у них было, под деревом. Заметили координаты. Но в последний момент лейтенанту показалось, что трех друзей будет много. Тем более — в такое неспокойное время. Он застрелил всех троих — вряд ли они этого ожидали. Алан Брюно был тогда полицаем. Скорее всего, он проследил за немцами и все видел. Если бы лейтенант его заметил, одним коллаборационистом на свете стало бы меньше... Короче говоря — война кончается, фон Берг садится на корабль в Америку и не знает, вернется ли он когда-нибудь за сокровищем. В Америке он довольно быстро умирает, но оставляет сыну в наследство карту клада... Сын о карте помнит... Помнит всю жизнь. — Стажер глотнул. — Становится археологом, приезжает в Париж, потом подделывает свои бумаги и отправляется за сокровищами. Вот только насчет подделки узнают. И докладывают сюда. Пеленн принимает сообщение — и не торопится почему-то разоблачить Фонберга. Ему интересно, что тот ищет. Скорее всего, в лес они пошли вместе. А там Пеленн отобрал у Фонберга карту — и убил. И может, на этом бы все и кончилось.

Стажер использовал драматическую паузу, чтобы промочить горло.

— Только в карте что-то было не так. Потому что клада Пеленн не нашел. И тут появился Галлек. Он ходил на лекции к профессору Фонбергу. Возможно, когда-то они выпили вместе. В Париже так бывает. Так или иначе, Галлек знал, что с проектом Фонберга что-то нечисто. Он приехал за ним. Жил у своей кузины — никто в городе не знал, что он здесь. Потом Фонберга нашли убитым — он уехал. И вернулся все-таки, якобы к кузине на день рождения. И тут Пеленн совершил ошибку. Он думал, что Галлек в курсе, хотя тот всего лишь интересовался. Пеленн поймал его в лесу. Не знаю, хотел ли он его убивать, но так вышло.

— А цикл-то здесь при чем? — угрюмо спросил комиссар.

— А не было никакого цикла.

Легуэн замолчал, выдохшись, по горлу будто теркой проскребли. Но под взглядом шефа он выпил еще виски и продолжал:

— Фонберг пошел копать в ночь Всех святых. Может быть, это вышло случайно. Может быть, нет. Немцы — люди суеверные. По крайней мере, он говорил с мадемуазель Магали. У Марго Легерек день рождения пришелся на первое февраля. И когда понадобилось третье убийство, преступник уже знал, что делать. Жоржу Брюно, я так думаю, отец рассказал, что видел тогда в лесу. Когда он появился, Пеленн просто сопоставил два имени. Сложил два и два, как вы, патрон, говорите. Дальше — я не знаю, это только предположение...

— Ты рассказывай, стажер. Пеленн, если что, тебя поправит.