Игра в «Мурку»

У современного еврея от этих слов просто кровь на жаре стынет. Англичане, кстати, – ужасно воинственны. Мы видим это, например, пересекая границу между США и Канадой, где столько знаков и памятных надписей посвящено славным победам канадских англичан над англичанами Соединенных Штатов. Но вернемся в наши палестины.

Прежде всего, ШВС положительно решил вопрос о создании шпионской сети в районе Гуш-Дана (наделе Дана, одного из 12 сыновей Иакова, или попросту – в Большом Тель-Авиве). Обсуждали практические детали сношения с Серегой. Решили, что скрывать им от русского шпиона, по сути, нечего. Нет никакой причины для барьеров или дистанции в отношениях, постановил Кнессет Зеленого Дивана. Даже если он захочет нарисовать наш групповой портрет и отправить его своему начальству в Москву, то и в этом никакого ущерба не видится. И не было Теодору никакой нужды, указал ШВС, так уж распинаться и расписывать, какой он миляга-парень, как быстро он акклиматизировался и освоил манеры димонцев. Например, рассказывал Теодор, во время их беседы Серега чихнул, и уже чуть было не прибег к двухтактной схеме: пальцы - нос, пальцы - ножка стула, но глянул на Теодора, вспомнил хорошие манеры, которым учат в школе КГБ, и взял со стола салфетку. Но, может быть, это просто от волнения – не каждый день все же так запросто завербуешь человека в шпионы, да еще не где-нибудь, а на тель-авивской набережной. И не кого попало, а самого Теодора – члена Кнессета Зеленого Дивана, владельца дома, где заседает Кнессет, и мужа Баронессы. На следующую пятницу Серега получил приглашение принять участие в заседании Кнессета и познакомиться со своей шпионской сетью.

ВОПРОС ЧИТАТЕЛЯ

Знаете ли вы, как в будущем будет происходить встреча с Читателем? Нам это определенно известно. Гаснет свет в зале, затем ярко освещается сцена, и выходит на нее несколько смущенный Читатель, становится скромно у рампы. Писатели в зале встают, бурной овацией встречают они своего кумира. А он все так же скромно раскланивается, благодарит, просит всех сесть, но тут же посмотрит строго и спросит сидящего в одном из первых рядов Теодора: «А при чем здесь «Мурка» в вашем новом опусе»?

– Ну как же, – ответит Теодор, заикаясь немного, разве вы не помните фильм «Место встречи изменить нельзя»? Тот, кто может с лета на пианино изобразить «Мурку», тем более не затруднится наиграть Брамса. Я «Мурку» стал писать, чтобы протолкнуть «Протоколы с претензией».

– На ваши «Протоколы», знаете ли, кое-кто обиделся, – указывает Теодору Читатель.

– Что делать? – отвечает Теодор с фальшивым смирением в голосе. – Они очень ранимы. Вы ведь имели в виду

моих соплеменников? А ранимость – верный признак недостатка свободы, – оживляется Теодор, – да, да, все дело во внутренней свободе.

Ну, кажется, понесло Теодора. Оседлал любимого конька. И даже стал, как обычно, темен и заносчив в формулировках: того и гляди, опять кого-нибудь обидит.

– Свобода вообще – бремя, – говорит Теодор, и куда подевалось его заикание, – и путь к ней тернист и длинен. Но, достигнув ее, от нее не отказываются – как от любви, как от воспоминаний неповторимого детства.

Переходя на возвышенные темы, Теодор все же не так легко забывает о себе.

– А что касается «Протоколов» (Читатель, заметьте, не просил развивать эту тему), – Бог с ними, их все равно никто не читает. А кто, например, читал «Войну и мир»? – спросил Теодор, беспредельно смелея. – Но все знают, что это большая и умная книга. И автору ее на небесах от этого, вне всякого сомнения, приятно. А если бы ее читали? Одному было бы слишком много французского, другой – слишком много войны, а третий и вовсе зевнет и скажет, что Акунин о том же примерно пишет, но делает это гораздо живее Толстого. А тут инженер какой-то выискался, которому скучно стало в уме складывать 17+18 (сначала 15+15=30, потом остатки – 2+3=5, итого 35), вот он и пошел романы писать. Знаем мы эти романы скучающих инженеров, отставных военных и преуспевших бизнесменов: толково, но без души опишут какую-нибудь конструкцию, боевые действия, динамику биржевых индексов, зато с замиранием сердца расскажут нам о любви. Например, если это полковник инфантерии в отставке, то выглядеть это будет примерно так: «Капитан не видел свою красавицу жену долгих три дня. Сидя на башне танка или похлопывая отечески по плечу усталого солдата, вспоминал он ее светлые кудри и зеленые глаза. И вот наконец, пылая от любви, он обнял ее сзади, схватив левой рукой за правую с..., а правой рукой за левую с...»

– Боже! – удивится себе полковник инфантерии, откидываясь от клавиатуры компьютера, – да ведь никто еще не писал о любви так ярко, так откровенно!