Игра в полнолуние

Перед ним стоял Илья Петрович Торопов, главврач «Веллнес-Т-клиник». Виднейший окулист столицы, заливший зенки по самый спотыкач. Это своего будущего начальника и учителя Костя минуту назад назвал «чокнутым». А сейчас потащил к машине.

Торопов, в общем-то, не сопротивлялся. Только когда Костя отбирал у него бутылку, промычал что-то возмущённо, но быстро притих. И заснул, едва успев сесть в кресло. Радонев попытался его растолкать, спрашивал, где тот живет – надо же было понять, по какому адресу нужно доставить это… тело. Но Илья Петрович только отмахивался от него, как от мухи. Пришлось плюнуть на условности и обшарить его карманы. Впрочем, паспорт нашёлся сразу, и одной проблемой стало меньше.

Торопов вроде бы очнулся, когда машина уже миновала МКАД. Но посмотрев на Костю, что-то буркнул и снова закрыл глаза. Радонев зло крутанул ручку стеклоподъемника: от перегара его мутило.

Всю дорогу он поглядывал на будущего начальника, не понимая, узнал ли его Илья Петрович. И озадаченно размышлял, к чему приведёт эта ситуация. Не осложнит ли она работу? Да и вообще, захочется ли теперь работать… с таким! «С другой стороны, кто его знает, почему он напился? – уговаривал себя Радонев. – К тому же, напился не просто так, а на кладбище: видимо, кого-то из близких поминал, но промахнулся с дозой». Только, несмотря на все придуманные Костей оправдания, ощущение мерзости не уходило. Ну не любил он пьющих людей! И уважать таких просто не умел…

А главное – была еще одна мысль, которая тревожила его больше всех.

Если Торопов пьёт, как он будет оперировать Леру?

Глава 7

Сбросив пиджак и брюки в гардеробной, Шерман одной рукой расстегивал пуговицы сорочки, а другой копал в высоком белом шкафу. Вытянул из яркой стопки темно-синие тренировочные штаны со вздутыми коленками и желтую футболку с черной надписью «Сидите-сидите! Достаточно ваших аплодисментов!» Переоделся в домашнее, равнодушно скользя взглядом по шикарной обстановке спальни – кровать с балдахином, бесчисленные пуфики, зеркала, складки шёлка и бархата. Шерман зашарил ногой под кроватью: искал разношенные домашние тапки, которые Любаша презрительно называла «старческой блажью».

Голод скрёбся в желудке, и Савва Аркадьевич уже представлял, как спустится в кухню и соорудит себе огромный бутерброд с колбасой и острым сыром. И бутылку пивка откроет, тёмненького, с медовой горчинкой – того, что Пряниш привез из Вены…

– Ну почему, когда я дома, ты всегда надеваешь эту гадость?! – недовольные нотки разбили тишину комнаты. Запахло кремом и чем-то ещё, типично женским: то ли косметическим молочком, то ли цветочным мылом. Шерман страдальчески возвел очи горе и повернулся на голос жены.

Судя по всему, Любаша только что вышла из ванной: на ней был банный халат, голову покрывала белая чалма из полотенца, а к распаренной щеке прилипла прядь черных волос. Жена гневно смотрела на него с высоты своего роста, и Савва почему-то вспомнил, как называл их папа Йозеф, ее отец – городской мафиози, владелец лесопилки, мебельной фабрики, ресторана, и множества других, легальных и нелегальных предприятий. Вы, говорил, как болт с молотком – так же нелепо смотритесь вместе, и так же не нужны друг другу. Уже тогда тридцатилетний Савва, низенький и уже начавший заплывать жирком, нелепо смотрелся рядом со студенткой Любой – высокой, ладной, с оленьими влажно-карими глазами и пышной белой грудью. Но вот насчет нужности папа Йозеф крупно ошибся. Двадцать пять лет прошло, а они всё ещё в браке. Пусть и не в самом счастливом.

– И тебе привет, душа моя, – сказал Савва Аркадьевич, стараясь сохранять спокойствие. – Чем ты недовольна?

– Тем, что мой муж выглядит как свиновод на пенсии! – возмущённо заявила Любаша, энергично растирая крем на руках. – Что это за штаны, скажи мне? Сколько им лет? Твой прапрадедушка воевал в них с Наполеоном? А футболка – где ты ее купил, на Черкизоне? Савва, ты полгода жил здесь без меня. Ходил, как хотел. Так неужели теперь нельзя пожалеть мои нервы и нормально, по-человечески одеться?!

Шерман с тайным злорадством отметил, что на её халате – застарелые пятна, а полотенце махрится вытянутыми нитками. И подумал, что на фоне шёлковых обоев, расписного потолка и белой мебели а-ля Помпадур они оба похожи на колхозников, забредших в столичный музей.

– Но я ведь дома, душа моя, – примирительно сказал Шерман. – И ты знаешь: от этих пиджаков и удавок, которые принято носить на шее ради форса, я потею и чешусь.

– Ф-фу! – поморщилась Любаша и наставила на него блестящий от крема палец. – И не ври, ты был без галстука. Я всё знаю! Я видела, как ты приехал.

Он тяжело запыхтел, вытер шею ладонью. Злость закипала внутри, но Савва всё же попытался объяснить спокойно:

– Любань, королева моя! Жизни нет – одни дороги. А галстук я ношу, ты не думай.

– Угу… Раз в полгода, когда я приезжаю.