Игра в полнолуние

Костя надел белый халат и переобулся в синие тенниски на мягкой танкетке, бросил уличные туфли в пакет. Не дожидаясь лифта, взбежал на третий этаж, где располагалась офтальмология. Вдохнув привычный запах дезинфекции и медпрепаратов, пошёл по коридору, отыскивая нужную палату. Медсестра в голубой униформе проводила его любопытным взглядом, но ничего не спросила.

Дверь палаты была закрыта, и Костя решительно поднял руку, чтобы постучать. Но неожиданно замер с поднятым кулаком, чувствуя, как нарастает внутри мучительная, парализующая слабость. От волнения пересохло во рту, захотелось сбежать. Как в детстве, когда он боялся подойти к Лере, начать с ней разговор.

Он думал о предстоящей встрече весь вчерашний вечер и добрую часть ночи. Снова вспоминал то далекое лето, лагерь, драку, в которой он всё-таки смог защитить её. Удивлялся сам себе: неужели глупая подростковая влюбленность всё еще живёт в глубине души? Или эта тяга – что-то другое? Может быть, желание помочь? Защитить, как тогда, в лагере? Ведь она попала в беду. Теряет зрение – а может быть, уже потеряла.

С самого утра он помчался в клинику. А теперь что – развернется, уйдёт? «Ты же не трус, Радонев! – напомнил он себе. – Давай, делай то, что задумал. В конце концов, ты врач. А она – пациентка».

И всё-таки заставил себя постучать в дверь.

Прислушался к тишине, стукнул ещё раз, сильнее. И, нажав на дверную ручку, несмело заглянул внутрь.

Лера сидела у окна, положив руки на клавиши приземистого пианино. Над его панелью, усеянной серыми кнопками, светился синий экран. Плавно покачиваясь, пианистка то наклонялась, то тянула голову вверх, а её пальцы скользили по клавишам. Но звука не было, и потому происходящее показалось Косте странным. Только потом он увидел, что Лера в наушниках, от которых к пианино тянется тонкий черный провод. И расслабленно вздохнул, потому что мог смотреть на нее, оставаясь незамеченным.

Шагнув в палату, Костя прикрыл дверь и остановился, глядя на Леру. Она, в простой белой футболке и синих джинсах, казалась совсем юной. Распахнутые глаза сияли вдохновением, изящные пальцы то гладили клавиши, то ударяли по ним с неожиданной силой. И она улыбалась – едва заметно, как улыбаются мыслям о сбывшейся мечте.

Солнечный свет обрисовывал её нежный профиль, искрился в волосах. Ленивый жёлтый луч дотянулся через окно и теперь лежал на черной крышке пианино. Под другим окном, полускрытым плотной шторой, расположилась широкая кровать, застеленная тёмно-синим атласным покрывалом. Над ней висела репродукция Шишкина, «Утро в сосновом лесу». Напротив кровати виднелась дверь – видимо, там был санузел. Ещё в палате стояло глубокое кресло, обитое синей тканью. И узкий шкаф с зеркальной дверцей.

«Почти как дома», – подумал Радонев. И снова перевел взгляд на Леру. А она играла, не замечая ничего вокруг.

Косте вдруг захотелось подойти, выдернуть провод, выпустить музыку из её электронного плена. Хотелось услышать, что играет Лера – как тогда, в лагере… Но Радонев одёрнул себя. Так нельзя. Нужно дождаться, когда она закончит. И окликнуть её – тихонько, чтобы не напугать.

И вот, наконец, она сняла наушники. Потянулась к крайней кнопке, и синий экран погас. Но ее спина вдруг напряглась, улыбка исчезла. Повернувшись в сторону двери, Лера настороженно спросила:

– Кто здесь?!

– Не пугайтесь, я врач, – смущенно ответил Костя. – Добрый день, Валерия.

Она сразу расслабилась, приветливо улыбнулась. Но синие глаза смотрели сквозь него… И Костя понял, что она совсем, совсем ничего не видит.

Сердце защемило от жалости, дико захотелось подойти к ней, обнять, пообещать, что всё будет хорошо. Но Радонев знал, что нельзя давать таких обещаний.

– Здравствуйте. А я решила позаниматься, – сказала Лера, устало поводя лопатками. И удивлённо спросила: – Вы что, стоите у двери? Почему не проходите?

– Не хотел вас смущать, – честно признался он. Подошел к ней: – Давайте я помогу вам перебраться в кресло?

– Да, пожалуйста, – ответила Лера. – Я ещё плохо здесь ориентируюсь.

По тому, как спокойно она воспринимала свое состояние, Костя понял: проблемы со зрением – давние, и она уже успела привыкнуть к своей беспомощности.

– Вы решили оперироваться в этой клинике? – спросил он, беря её за руки. Она сжала его пальцы, поднялась и пошла за ним осторожными, мелкими шажками.

– Да, мне помог меценат Савва Аркадьевич Шерман, а Илья Петрович согласился… – Лера вдруг остановилась, лицо стало озадаченным: – Подождите, если вы врач, то должны знать…

Радонев почувствовал, как разжались её пальцы, как она чуть отстранилась в недоверии. И виновато признался:

– Я Костя. Костя Радонев, помнишь? Мы вместе были в лагере…

Стыд накатил с такой силой, что, казалось, испепелит его. Ну почему он решил, что может явиться к ней так, запросто, на правах старого приятеля?! Да она забыла его давно! Он всего лишь мальчишка, один из многих, проскользнувших в мире её детства и не оставивших следа. Лучше уйти, извиниться и уйти…