Игра в Тарот

Две эти бомбы, не только согревали его, но в этой, обрушившейся на него, пустоте, но и явились единственным, что дало ему цель и тем придали его существованию смысл. Порой, сквозь холод, озноб, боль от неловких движений, отчаянья от недавно произошедшего, и страха грядущего, ему чудилось, всё более и более ясно и уверенно, что в них, в этих двух наполненных энергией цилиндрах, каким-то невероятным образом оказалась заключена его душа, которую он вложил туда, когда их творил.

Он прижал их к груди, как грелки, как драгоценности, как не имеющие цены чудесные артефакты, как последнее, что свидетельствовало о его существование до того, как его охватил и пронзил весь этот холодный кошмар. Он согнулся над ними, как-то весь съёжился, обнял их, насколько это было возможным, своим изломанным, вымерзающим телом, как моллюск обнимает свою жемчужину, и, тяжело опираясь на палку, понёс этот последний оставшейся у него источник тепла туда, где, он откуда-то знал, находится эпицентр, зависшей над этим миром бесконечным циклоном, тьмы.

Через некоторое время вдали показались тусклые, едва мерцающие на ветру, огни ближайшей станции. Николай заметил, что постепенно то там, то здесь по дороге стали попадаться, бредущие по направлению к станции, еле ковыляющие тени. Николай с удивлением отметил, как размок и, словно, осел под бесконечным дождём знакомый ему с детства пейзаж. Всюду, среди бесчисленных луж, в стылой каше тумана, неровными кучками, то там, то здесь, чудились неясные низкие силуэты, стремительно размываемых дождями развалин.

— Да, разруха — только и мог вымолвить Николай, удивляясь, что раньше он не замечал, что всё настолько так плохо.

Показалась станция. Верней то, что от неё осталось — пара покосившихся ржавых труб, каким-то чудом ещё торчащих, более-менее вертикально, среди плоских куч осклизлого мусора.

Удивительно, но стоял, ожидая пассажиров, какой-то ржавый состав, из старых, казалось, собранных на свалке теплушек. Рядом с ними вяло толкались кучки пассажиров, ждущих своей очереди на посадку. Николай, недолго думая, присоединился к ним. Скоро состав, с протяжным скрипом, дрожа и трясясь, медленно тронулся к столице.

Пока эта экзотическая электричка, еле-еле ползла во тьме, останавливаясь на каждом, даже самом мелком полустанке, подолгу собирая пассажиров, Николай рассматривал своих попутчиков, и удивлялся, насколько все они были какие-то не-то бомжи, не-то доходяги. Не было ни одного нормального человека. Все путники, как на подбор, были изломанные, изглоданные болезнями и язвами, еле шевелящиеся замёрзшие, дрожащие в ознобе, завёрнутые в совершенно невообразимое старое рваное тряпьё, калеки, с какими-то тусклыми провалами вместо глаз, темнеющих на мятых, побитых порчей разложения бесформенных лицах.

— Какие-то живые мертвецы — подумал он, томимый какими-то мрачными и нехорошими мыслями, которые он упорно гнал от себя.

Наконец электричка вползла в столицу. Тяжко вывалившаяся из неё толпа нестройным потоком медленно потянулась мимо тёмных и замёрзших мёртвых домов в одном направлении, как понял Николай, ведущим на майдан-балаган.

— Почему же нет ни огонька? Опять чтоль блэкаут? Видать отключил Чубайс всю Москву за неуплату — думал Николай, потрясённо рассматривая, раскрывавшейся перед ним в новом, неожиданном, ракурсе провалившийся во тьму город.

Было что-то завораживающие в этой картине, на фоне едва подсвеченного фиолетовым сиянием неба темнели гигантскими глыбами ломаные силуэты огромных домов, так что, казалось, что путь шёл не то среди пустыни из скал, не то кладбища полного огромных саркофагов.

Постепенно процессия калек, обречённо бредущая посреди тёмного ущелья вымерзших улиц, всё более и более увеличивалась. Из боковых проходов в неё вливались всё новые и новые струи еле ковыляющих теней. Скоро далеко впереди замерцали слабые всполохи света, где-то там впереди был его источник, который, как понял Николай, и подсвечивал зависшие над землёй тяжёлые облака. Ещё через некоторое время по остовам домов забегали лёгкие фиолетовые всполохи. А там впереди, где смыкались стены ущелья, нервно фосфоресцировало, спазматически, то, вспыхивая, то, пригашаясь, шарообразное облако света, словно порождённое беспорядочной пляской составлявших её бесчисленных светляков.

— Майдан, майдан-балаган. Там, там, там майдан, там балаган… — пронёсся по толпе истощённых и усталых путников не то ропот, не то стон.

По реке теней прошла нервная судорога, словно трупы взбодрили разрядом тока. Встрепенувшись, истощённые калеки, которые, казалось, были готовые, ещё чуть-чуть, и упасть, лихорадочно ускорили своё движение, словно замаячившее на горизонте какое-то гнилостное, даже, как показалось Николаю, кладбищенское, свечение придало им силы.

Когда волна радостно возбудившихся доходяг внесла Николая в приделы майдана-балагана, то его поразило, насколько увиденное им отличалось от того, что он вычитал о нём в сети.