Игра во всё

Помню еще, как пережил свой собственный «абсурд», когда упал в обморок, пытаясь «войти» в трехмерное художественное пространство. Как-то раз я оказался в гостях у Сани Карандаева и увидел на стене созданную им большую картину: облака на небе, наш берег Волги, на другом берегу лес, а по воде плывет пароход. До этого я ни одной «живой» картины не видел. И так меня поразило, что на плоскости каким-то образом получилась такая чудесная перспектива, что я мысленно в ней оказался, как бы вошел в нее; и голова моя закружилась, и я на минуту сознание потерял.

Нечто похожее происходит со мной и теперь в каком-нибудь знаменитом музее мира. В обморок я там, конечно, не падаю, но больше получаса ни в одном музее не выдерживаю. Вне зависимости от его громадной мировой известности. Мне достаточно увидеть один или два шедевра, чтобы насытиться, что называется, под завязку. Вся наша группа давно уже в других залах, а я выхожу на улицу и в ожидании группы пью чай или кофе… Пусть лучше другие картины я вообще никогда не увижу, чем вот так, с туристической скоростью, пронестись по всей экспозиции. Художник для того и творит, чтобы в его шедевр проникали, а не проскакивали вдоль и быстро.

Но возвращаюсь в темноту подвала под нашим блочным пятиэтажным домом. В ту, в которую погружался во время далекой детской игры.

С улицы, залитой солнцем, входишь в кромешную тьму и сначала даже своей руки не видишь. Слепой как крот. А потом глаза привыкают. Ты уже не крот, а кошка. Зрение обострилось. Буквально через несколько минут. И начинаешь различать тени, серые, нечеткие тени. Они бесшумно движутся, куда-то пропадают, вновь появляются. Это меня просто завораживало. Я вижу в темноте! Счастьем было ощущать это. Живой театр, и все загадочные роли в нем тени играют. В прятки, в жмурки или в казаков-разбойников.

«Быть может»

Влюблялся в первом-втором классе страстно, полностью и безоглядно. Так, по-моему, взрослые не влюбляются, как я в начальной школе. Моя страсть не определялась красотой «объекта вожделения». Только успехами в освоении знаний. Проще говоря, я влюблялся только в отличниц. Не во всех, а в одну. Помню белый бант и идеально выглаженный фартук. Мне почему-то казалось, что только так и должна выглядеть моя любовь. Она должна быть самой прилежной, самой вежливой и самой успевающей по всем предметам исключительно на одни пятерки. Полученная четверка накала чувств не снижала. Тройка приводила к некоторому разочарованию. Двойка являлась чем-то невероятным и вообще не рассматривалась как крах моих высоких чувств. Мне и в самом кошмарном сне такое не могло присниться. Ничего подобного. Тем более что наяву ни двоек, ни троек она никогда не получала.

Потом постепенно стали совмещаться внешность и хорошая успеваемость. Я всех, в кого влюблялся, помню по именам, и фамилии тоже не забыл. Их не было очень много. Одна или две. Одну звали Зоя Одношивкина. Худая как спичка. Очень звонко смеялась и, кажется, в меня влюблена совсем не была. Твердая хорошистка по всем предметам.

Потом была Таня Осипова. Это уже в старших классах. Это я ее в восьмом классе впервые в жизни, страшно стесняясь, пригласил на танец. Она мне не отказала и даже немного сама меня вела, хотя я неплохо умел танцевать.

Тогда не говорили «у него с ней роман», или «он за ней решил приударить», или, как сейчас, «залайкались». Тогда говорили «он с ней ходит». Это означало, что у них что-то вроде любви. Они нравятся друг другу… Почему-то фильм вспоминается «А если это любовь?». Очень старое кино. Кажется, года 1962-го или 1961-го. Двое десятиклассников начинают понимать, что между ними нечто большее, чем дружба. Вмешиваются взрослые. Грубо, тупо и без какого-либо понимания хрупкости, ранимости души подростка. Но там чуть было все трагедией не закончилось. У меня такого, слава богу, не было. Все-таки мы были старшеклассниками начала семидесятых, а фильм относится к началу шестидесятых. Но и у нас далеко не все было гладко, не все радужно. В любые времена есть свои Ромео и Джульетты. Финал вечной шекспировской трагедии известен с 1599 года. Полное название ее: «Превосходнейшая и печальнейшая трагедия о Ромео и Джульетте». Пример, быть может, опять чрезмерно классический, но ведь у этого произведения множество современных вариантов. Тот же фильм «Генералы песчаных карьеров» – версия «Ромео и Джульетты», или «Вестсайдская история», которая у нас в СССР почему-то не шла. Постановки на сценах всех самых знаменитых и не самых знаменитых театров мира; оперы, мюзиклы и так далее.