— Это я выкопал из сети. В комментариях сказано, что это какой-то «Дези» сочинил. Идеологическое министерство его стихи не одобряло, поэтому он почти неизвестен.
— А что-нибудь еще из него ты помнишь? — спросила девчушка.
Юноша продолжил:
— Красивые стихи, — сказала Венса, когда юноша закончил читать. — А у нас все короткие кричалки-лозунги. А вот так, чтобы со скрытым смыслом, никто не умеет.
— Ты умеешь говорить красивые слова? — спросила она Лучу.
— Не знаю. Я умею думать. Мама Эля учила меня думать.
— А другая мама чему тебя учила? — спросила она.
— Другая учила добывать огонь, охотиться и ловить рыбу. Многому учила. Она была из «Дисси».
— Это из тех диких людей, которых когда-то находили в дремучих лесах?
— Да, находили в дремучих лесах, но они не дикие. Они природные, — ответил он и, откинувшись назад, закрыл глаза, показывая, что эта тема исчерпана.
Снова зажегся яркий свет, и через некоторое время два пионэра появились перед ячейкой.
— Ну заразы, — процедила сквозь зубы Венса. — Привязались, липучки.
— Прошу пройти досмотр, — снова рявкнул один из пионэров.
Сидящие молча встали. Пионэры тщательно ощупали юношу и Лучу и в нерешительности остановились перед Венсой и девчушкой. Один из них несколько раз громко повторил:
— Прошу пройти досмотр.
— Проходите, — ответила Венса.
Но никаких действий со стороны пионэров не последовало. Это странное противостояние длилось не менее минуты. Лучу скорее почувствовал, чем понял, что надо срочно что-то предпринять, дабы разрядить обстановку, и он затянул пионерский гимн, услышанный на «Поперечной»:
Остальные подхватили:
После повтора первого куплета пионэры сначала как-то нехотя, а затем более энергично присоединились к орущим во всю глотку:
В соседних ячейках часть молодежи, выскочив в проход, присоединилась к орущим:
И вот уже весь вагон что есть мочи орал, не попадая в мотив:
Казалось, этому ору не будет конца. Но вот уже кто-то подохрип, кое-где послышался захлебывающийся кашель. Крик постепенно стихал, и только пионэры в великом исступлении с красными от напряжения лицами продолжали петь. Лучу изо всех сил крикнул одному из них прямо в ухо:
— Будьте готовы!
Гимн прервался, и оба пионэра синхронно ответили:
— Всегда готовы!
Как бы приходя в себя, они осмотрелись, потоптались на месте и зашагали по вагону вперед по ходу движения пумпеля.
— С ними можно находить общий язык, — сказал юноша. — И как это вы сообразили запеть?
— Теперь все будем петь, — иронично ответил Лучу и хмуро добавил: — учите пионэрские песни.
Яркий свет погас, вагон постепенно успокоился. Побродив по проходу, он с Венсой расположился в соседней ячейке.
— Они искали пилку, — прошептала Венса.
— Да, а заодно проверили крепления жетонов, — ответил он. — Я думаю, они сильно потрясли Берту. Вот и бегают по вагону.
За окнами проступил молочный рассвет. Она плотнее прижалась к нему и спросила:
— Я дорасскажу свою историю?
Он обнял ее и ответил:
— Хорошо.
«Бажена проснулась, когда солнце уже поднялось над лесом. Во дворе кудахтали куры. Мальчишки шумно играли в "чижика". Все взрослые были в поле. Мать-старуха неодобрительно поворчала на нее:
— Гуляешь ночью? Собака гуляла да хвост потеряла.
Бажена потянулась, быстро встала и кинулась помогать матери по хозяйству. К обеду мужчины вернулись с покоса. Она вертелась, подавая еду и, весело улыбаясь всем, мелькала по дому и двору в предвкушении праздника. Братья молча хлебали полевку и почти не обращали на нее внимания.
— Пойдешь к Яри? — спросила мать, когда она пробегала мимо.
— Вы же, мамо, все знаете, зачем спрашиваете? — весело ответила она.
— Черныши вчера вечор заходили, интересовались как мы тута поживаем, — крикнула мать ей вдогонку.
Косцы после полудня улеглись под навес. Полуденная сушь накрыла всю деревню. Домашняя животина, пофыркивая и тяжко вздыхая после обильной еды, расположилась в тени, пережидая дневную жару.
— Ну, что девка, молчишь? — мать застала ее на сеновале. — Что ты о них думаешь? Надоть уж решаться.
Бажена потянулась и смущенно ответила:
— Мамо, вы меня за мельницу хотите отдать? К этим Чернышам?
— А как же ты, дочка, жить-то будешь? У него, у твоего Ярика, одна кобыла и то страсть какая худющая.