В ангар врывалась команда задержателей и довольно быстро занимала все свободное пространство. Двое странников, находившихся ближе всех к нему и видя его бедственное положение, опережая задержателей, подняли его на руках. Он дотянулся до выхода, изо всех сил, вслед за котом протиснулся в трубу. Через несколько секунд он с Кардиналом вывалился в соседнее помещение, сплошь заполненное каким-то сыпучим материалом. Проделав несколько таких переходов по трубам, они оказались снаружи промзоны в ближайших окрестностях города. Похоже, погони не было, и, отдышавшись, он быстро зашагал за котом, который всем своим видом показывал, что надо идти дальше и дальше.
Он и кот стояли на вершине холма, мягкими изгибами спускавшегося вниз к озеру. На берегу, внизу виднелась небольшая деревенька, даже скорее хутор с несколькими ветхими хатками, покрытыми серо-желтой соломой. Закатное осеннее солнце уже зацепилось за кромку дальнего леса. Он знал, что это — родина его предков. Высокое холодное небо опускалось к востоку темной тучей полной влаги. Редкие, крупные капли дождя падали на уже промокшую, еле проглядывающую сквозь пожухлую осеннюю траву тропинку. Кот, осторожно ступая сквозь траву, двинулся по тропинке вниз к озеру, к хаткам, в окнах которых уже виднелся слабый свет. Стена дождя приблизилась настолько, что холодная водяная пыль накрыла их. Но опасения вымокнуть до нитки не было. Да и кот так уверенно шел не оглядываясь, что казалось, путь этот ему знаком с самого рождения.
Когда ярко-красное солнце почти скрылось за горизонтом, они добрались до первой хатки, и он осторожно постучал в дверь.
Дверь распахнулась, и глубокий дед с веселыми голубыми глазами пригласил их в дом:
— Наконец-то. Наконец-то, — произнес он несколько раз, — вот старуха не дождалась. Ай как ждала, как ждала, — запричитал дед, пропуская их внутрь.
— А-а, и Китя, и Китя вернулся, — увидев Кардинала обрадовался дед.
— Ой! Сколько лет, сколько лет, — продолжил он, указывая, где в доме они могут расположиться.
— Сейчас, сейчас, — суетился дед, — вы же голоднющие, поди, сейчас перекусим, а потом и баня, а потом отдыхать. — Дед накрывал на стол, доставая из большой печи незнакомую ему посуду с неизвестной едой.
Вкуснейший запах заполнил комнату с небольшими окошками, занавешенными узорчатыми шторами. Бревенчатые стены до синевы были зачищены многими поколениями хозяев. Между окон в деревянных простых рамах размещались черно-белые старинные фотографии. Несколько маленьких фотографий помещались в пространстве большой рамы и представляли собой калейдоскоп лиц разных времен и поколений. Он осторожно разглядывал старые фото. Незнакомые лица, незнакомые пейзажи и помещения мелькали перед глазами. Случайно он увидел себя лет шести-семи мальчика, сидящего верхом на деревянной лошадке на колесах на фоне нарисованной пальмы. Почему он узнал себя, ведь прошло столько лет? Дать ответ он не мог. Просто он увидел мальчика и сразу узнал себя.
Коту была налита белая жидкость в миску, которую он с жадностью вылакал за минуту. Дед подсовывал им все новые и новые блюда и тараторил непрерывно:
— Сейчас музыку наладим, повеселю вас, могу и на дуде, да на ней не споешь — рот занят. А когда нет слов — на ней хорошо, душевно получается, — и дед показал на комод, где сверху лежала флейта.
— Я вам на гармонике сыграю, кушайте, кушайте, сынки, — и он, сев на лавку у стены, растянул меха древней гармони.
— Сначала веселую, — и дед запел, чуть хрипловато, но чисто выводя слова:
Дед, довольный своей шуткой, продолжил перебирая басы:
Дед разгорячился от игры, закашлялся и, переведя дух, выдал следующий куплет:
Он отложил гармонь:
— Эх, вижу я, дремлете вы, с дороги устали. У нас в роду все выносливые были, видать много вам досталось в дороге. Мне еще дед мой говаривал: «Мы не такие, как все, мы и внушать можем и читать чужих. Про нас говорят, что мы пришлые, то бишь пришли откуда-то».
Он оторвался от очередной тарелки и, прислонившись к стене, закрыл глаза. Слова деда были уже где-то далеко, далеко, их накрыла блаженная мысль:
— Он, наконец-то, дома. Он дома. Никуда не надо бежать, ни с кем бороться. Здесь его дом и здесь его дед. И Кардинал.
Кот его здесь. Вот его третье доброе дело — спасенный кот. Так что, «три-два» в его пользу.