Играл на флейте гармонист

— Фу, как грубо, мадмуазель. Вы не правы. Грубость вам совсем не идет. Такая тонкая, изящная девушка с аристократическими чертами лица не должна так говорить, — хлыщ не отставал. — Вы не представляете, чего вы лишаете себя. Счастье — это так эфемерно, случайно, неуловимо. Вот-вот, кажется, оно рядом, где-то близко, уже чувствуется его аромат, и вдруг через мгновение опять серость, обыденность, скучность смертная, и нет конца и края этой повседневности. А у вас красивые волосы. Вам великолепно идет эта милая прическа. У вас, наверное, море поклонников, — он обволакивал ее своим лепетанием, не давая вставить хотя бы слово. — Я понимаю, что я, ваш покорный слуга, могу затеряться среди ваших обожателей. Что ж, это судьба. Это рок. Некоторые думают, что в мастере мало души, нет, я бы сказал, сочувствия, сострадания, что он жесток и механистичен. «Нет и нет» — отвечаю я им. Одиночество делает меня иногда таким грустным и несчастным, что приходится скрывать свою боль и разочарование. Вы видите перед собой несчастного человека, который для себя никак не может создать хотя бы мгновение радости. Все только для других. Вы, наверное, хотите спросить у Гуру, что такое любовь? Я угадал?

Она очнулась и вздрогнула от этого вопроса в непрекращающемся потоке слов.

— Я могу вам, милая девушка, объяснить, что такое любовь. Любовь это…

Лучу стоял сзади и внимательно наблюдал за происходящим.

— … любовь это как прикосновение, легкое незаметное. Вот как сейчас, — хлыщ дотронулся рукой до ее волос.

Она резко дернулась и отстранилась от хлыща.

— Что вы, дорогая? Это же не страшно. Я только хотел прикоснуться, погладить ваши превосходные волосы.

Лучу, обхватив его сзади, приподнял и поставил в проход на пятачок между сидящими.

— О…о…! — вскрикнул хлыщ от внезапности своего перемещения в пространстве и, увидев Лучу, добавил:

— О! Мачо! Прошу пардон.

— Все в порядке? — повернувшись к ней, спросил Лучу.

— Да, все нормально, — вставая, чтобы уступить ему место, ответила она.

Пумпель замедлил ход. По обеим сторонам эстакады замелькали строения, указывающие на то, что где-то впереди скоро, посреди небольшого городка, появится станция. Малоэтажные домики довольно быстро сменились на дома повыше. Людей на улицах почти не было. Дневная жара, видимо, загнала население в прохладные места. Пумпель проскочил пару пустых пригородных платформ и медленно въехал под навес небольшого вокзала с надписью на стене: «ст. Поперечная».

— Все двери между вагонами задраены намертво. Пионэров не видно. Везут нас как-то странно, ощущается какой-то жесткий режим, — сказал он, когда пумпель окончательно остановился.

— И что, нельзя убежать? — спросила она.

— Посмотрим на станции, — ответил он, рассматривая через окно здание вокзала и нескольких пионэров, стоящих у входа.

— А зачем бежать? Ты уже не хочешь встретиться с Гуру?

— Это я так, из интереса, — ответила она. — Спасибо тебе за этого идиота, — она кивнула в сторону, где еще недавно стоял хлыщ.

— Не за что, — угрюмо ответил он.

— Хочешь, я сочиняю тебе стих? — спросила она.

Он машинально кивнул головой.

— Пумпель мчится что есть мочи,

Он от нас чего-то хочет.

Она на несколько секунд задумалась и продолжила:

— Может, чтобы мы теперь

Все добрались без потерь.

— Я так не умею, сочинять на ходу, — сказал он. — Ты где-то этому училась?

— Нет. Так рифмовать несложно, — ответила она. — А учусь я в административном колледже. Отец захотел, чтобы я училась там.

— Пионэры не должны были тебя сажать в пумпель, — с удивлением произнес он. — Администраторов они к Гуру не берут.

— Я им сказала, что свободна, — ответила она.

Монотонный голос по трансляции объявил:

«Из вагонов выходить по одному. Каждому будет вручен индификационный жетон, который подлежит сохранению на весь период мероприятия. В помещениях вокзала будет предоставлено питание и напитки. Опоздавшие к отправлению пумпеля и не покинувшие вагоны во время стоянки как претенденты подлежат аннулированию. Отправление пумпеля состоится через шестьдесят минут».

В вагоне зашумели. Образовалась толчея на выход. Послышались крики: «Давай Гуру! Гуру давай!». Он поставил ее перед собой, и, плотно прижавшись друг к другу, они медленно в толпе двинулись к выходу. Снаружи жаркий воздух сразу обхватил прохладные тела выходящих. В коридоре, образованном пионэрами, каждому набросили на шею цепочку с жетоном без каких-либо надписей и отметок, размером не более крупной монеты. Несколько пионэров каким-то инструментом подгоняли петли жетонов под размеры. Через минут пять он с Венсой оказался в помещении вокзала, постепенно заполняемом шумной молодежью. Откуда-то сверху раздалась бравурная музыка, похожая на марш. Громкость звучания была так велика, что услышать друг друга можно было только крича прямо во ухо. Мужской хор запел бодрую песню, похожую на гимн:

Нам, пионэрам, сделать немало

Родина-мать навсегда приказала.

Плотно сомкнем мы наши ряды.

Рядом в строю есть и я, есть и ты.

— Ты заметил, что жетон теперь не снять, — прокричала она ему в ухо.