Игрок

Поплутав между складами, я вышел наконец к докам. Набережная была запружена людьми и машинами, кругом что-то свистело, гудело и грохотало. У причалов стояли магловские пароходы, с непривычки показавшиеся мне огромными, как горы. Вдоль них двигался поток людей с чемоданами и узлами. На одном из зданий я увидел часы — была уже половина первого. Может, Том ушел, не дождавшись меня?.. Я стал расспрашивать прохожих, где причал 108, а потом кинулся туда бегом.

Пароход, пришвартованный на этом причале, показался мне грязным и старым — впрочем, я недостаточно разбирался в магловских кораблях, чтобы об этом судить. Краска на бортах облупилась, но название — "Гераклея" — было видно четко. От парохода к набережной тянулись канаты, из труб поднимался дым, а какие-то маглы в рабочих комбинезонах сновали вверх-вниз по деревянной лестнице, перетаскивая мешки.

Чуть подальше собрались ожидающие посадки пассажиры. Многие из них были темноволосы и смуглы и громко говорили на незнакомом языке, оживленно размахивая руками. Вокруг бегали дети, а несколько женщин в черных платьях и черных же платках прямо на мостовой переупаковывали чемодан.

Я остановился, не зная, как найти Тома в такой толчее, но увидел его почти сразу.

Том стоял у причальной тумбы, засунув руки в карманы и глядя на гавань. Он был в магловской одежде, серой и как будто поношенной — пиджак, тонкий пуловер, — а рядом на мостовой лежал матерчатый рюкзак. Том и сам выглядел посеревшим, усталым. На лице не было и тени улыбки.

Я окликнул его и подошел. Мне было неловко, и я не знал, как начать разговор.

Том оглянулся и поднял рюкзак, забросив его на плечо.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответил он. — Спасибо, что пришел проводить.

— Ты уезжаешь?

Учитывая, что дело было в порту, а у Тома был с собой рюкзак, более тупого вопроса я не мог задать.

— Да. Вот на этом пароходе, — он кивнул на "Гераклею". — У меня есть часа полтора до отплытия, пошли посидим где-нибудь.

— А почему на магловском корабле?

Том проигнорировал мой вопрос.

Мы двинулись наугад по набережной, прошли мимо длинной стены склада, через открытые ворота которого были видны штабеля деревянных ящиков, и наткнулись на маленькую забегаловку. Том толкнул стеклянную дверь с табличкой "Открыто", и изнутри выплеснулась волна спертого воздуха, пропитанного запахом жира и жареной картошки.

В забегаловке раздражающе громко играло радио, к буфетной стойке выстроилась очередь, а почти все столики были заняты пассажирами. На полу рядом с ними был свален багаж. Официантка в засаленном переднике, с заткнутой за него мокрой тряпкой, тащила нам навстречу поднос с горой грязной посуды.

Том пробрался вглубь помещения, отыскивая свободный стол. Пристроил свой рюкзак и, бросив мне: "Подожди", ушел к стойке. Вернулся он с двумя чашками бурой жидкости, отдаленно напоминавшей кофе. Я к тому времени успел, пряча волшебную палочку под полой куртки, поставить вокруг стола заглушающее заклятие, так что шум голосов словно ножом отрезало.

На мраморной поверхности стола приткнулось одинокое блюдечко, покрытое черными пятнами, — импровизированная пепельница. Значит, можно курить. Вокруг, впрочем, и без того курили, под потолком клубами плавал сизый дым.

Том сел напротив, пододвинул ко мне чашку с кофе. Так мы сидели и молчали, глядя друг на друга, и, кажется, ни один из нас не знал, с чего начать. Через запотевшее окно падал белесый размытый свет.

— Значит, ты женишься на Джейн? — спросил наконец Том.

— Да.

— Поздравляю.

— Спасибо.

Опять воцарилось молчание.

Случившееся в "Элизиуме" разделяло нас невидимой тенью, будто черное, засыпанное головешками пожарище, вклинившееся между уцелевшими домами.

— Слушай, — рискнул я, — я хотел извиниться за ту историю. Я не имел права тебя оскорблять, да и на самом деле вовсе так не думал. Просто мне было очень плохо...

— И ты решил ударить побольнее, — холодно продолжил за меня Том.

— Ну... да. Мне сейчас очень стыдно. Прости меня, пожалуйста.

— Все возвращается бумерангом, — ответил он. — Помнишь, на шестом курсе, на зимних каникулах — как ты заставлял меня снова и снова извиняться?!

— Я не...

— Помолчи! А до меня не доходило, почему ты не можешь простить меня по щелчку пальцев. Вот сейчас дошло, представь себе! Потому что теперь все повторяется, только наоборот. Думаешь, попросил прощения, — и я тут же брошусь тебе на шею и скажу: "Рэй, конечно, давай все забудем"?!

— Я этого не думаю. Я...

— Что "я"? — Том уже завелся. — Ты изводил меня в "Элизиуме" этим разговором, ты, как клещами, тянул из меня ответ, хотя я тебя просил!.. Пять, десять раз я тебя просил прекратить! Рэй, дрянь такая, ты не видел, как я вымотан, как мне тяжело? Ведь видел же! Но тебе хотелось меня добить, ты был весь в своей ревности, ты думал только о том, как ты страдаешь... Ты заранее знал, чем все закончится, ты копил свое несчастье месяцами, чтобы вывалить его на меня в подходящий момент! Молодец, попал в яблочко!

— Я не хотел...