Игрокамера Bet

— Боже мой, Боже! — Йосеф закрыл бегающие глазенки руками. — Что в умах людей? Куда они идут? Не могу их понять. Увы, я один! Совсем один. Без народа… Хочу стать римлянином, а не выходит. И вот я отрабатываю свой хлеб — пишу сочинение, которое прочитают лишь придворные. Честные люди не поверят мне, потому что они прекрасно будут понимать — я живу на деньги Рима и обслуживаю интересы Рима. Оккупантов из желания выслужиться я изображаю ангелами, а они… Я проклятый человек, — мелодраматически резюмировал Йосеф с соплями и слезами.

Воины прибежали на шум.

— Он в печали, — кивнул я на распростертое тело.

Судя по спокойной реакции солдат, подобные выходки были не чужды Йосефу. Раз в неделю происходили — за два и три. Ну, раз в две недели — это вообще за один и шесть! Верняк! Воины тут же покинули шатер, и я составил им компанию, потому что смотреть на расхристанного генерала мало удовольствия. Йосеф почувствовал, что остался без аудитории, вышел ко мне как ни в чем не бывало и запустил в прокат вторую серию:

— Такое же яркое безжалостное солнце было, когда я вышел из пещеры. Я провел несколько дней в темноте, смягчаемой маленькой плошкой с горящим в масле фитилем. И вот дневной свет ударил в глаза нестерпимым потоком. Вокруг кричали римские солдаты, а у меня в голове еще вертелись контуры судорожных человеческих тел, пронзаемых своими же товарищами, которые сами тут же погибают. Стоны, хрипы, кровь, агония — жуткое зрелище. Я много убивал. Приказывал убивать и убивал сам. Но там был парень — лет четырнадцати-пятнадцати… Совсем мальчик. И он уже воевал. Он защищал Йодфат. Я видел его на крепостных стенах. Он считал меня образцом доблести, ждал от меня борьбы с римлянами до конца и очень расстроился, когда я предложил сдаться. Мальчик кричал, чтобы я опомнился, и когда голос всеобщего безумия вынес страшное решение о смерти, юноша возликовал! Он ненавидел врагов и не мог представить себе плен и службу на захватчиков. Я для вида согласился со всеми, покивал головой, и он обнял меня от переполнявших его чувств. Парень все время смотрел влюбленными глазами и не отходил ни на шаг — я стал для него вроде отца, погибшего при защите города. Он оказался пятнадцатым, когда стали приводить в исполнение безбожный замысел. Оказался пятнадцатым, потому что хотел быть рядом со мной. Клянусь всем, что осталось во мне святого, я предложил ему поменяться местами. Но он сам бросился на мой меч. Еле заметный отблеск огня из плошки высветил его счастливое лицо. Он успел прошептать на прощание: «Благородный Йосеф, до встречи в раю». Он, наверное, думал, что вскоре я окажусь там же, где он. Из темной пещеры, окруженной римлянами, мы все, сорок человек, разом перенесемся в другую пещеру, светлую пещеру, пещеру Яхве. Интересно, что этот мальчик сказал бы мне сейчас, если бы жизнь вернулась к нему на несколько мгновений?

Я тактично промолчал. Йосеф, вероятно, продолжил бы изложение других малопривлекательных подробностей своей жизни, но весьма кстати прибежали посланники от Тита и позвали в его шатер.

С нашего холма было видно, как вокруг стен города заваривалась вкусная боевая каша. Ветер доносил вой и крики. За один и два — Иоанн не подвел: начался последний штурм! Пора заняться ногтями, а то все обкусал от стрессов. Как вернусь, надо сделать педикюр, чтобы перстень Тита хорошо смотрелся. Если носить такую крутую вещицу, так уж нужно полностью ей соответствовать.

Моя стража шла поодаль, а Йосеф брел рядом и зудел. Он даже по-отечески обнял меня, но я сделал вид, что споткнулся о камень, сбился с шага и тем самым освободился от его прикосновений. На всякий случай. Его, с одной стороны, можно считать везучим — ведь выжил, когда народ кругом погибал. Но, с другой стороны, у него жизнь не очень-то ладится, и сам он ею недоволен. Это факт. Утащит, чего доброго, фарт, который я получил от апостола Иоанна.

— Все бессмыслица, — не замечая моей настороженности, бубнил Йосеф. — Нет правого и виноватого. Даже не так… Кто жив, тот и прав — вот истина. И плевать мне на то, что думают по ту сторону стены. Главное, я здесь в безопасности и на моей стороне империя. Таланту нужны сильные покровители. А все проклинающие меня закончат свои бездарные дни в ущелье за городом. Ты видел его?

— Нет, мне не дали сходить на экскурсию — сразу к тебе привели.

— Зря — разок следует посмотреть. В ущелье защитники Иерусалима сбрасывают тела погибших от голода, стычек с римлянами и междуусобицы. Там смрад и слизь. Бесформенная мерзость, которая несколько недель назад еще дышала, говорила и гневно бросала камни со стен в своего бывшего полководца Йосефа. Только за то, что я уговаривал их проявить благоразумие и сдаться. Совесть моя чиста! Сколько пламенных слов я потратил, чтобы заставить их сложить оружие и таким образом сохранить жизни! Но они не желали прислушиваться к голосу добродетели. Поделом им! Раньше у нас главной помойкой считался Гееном. Туда свозили все отбросы, мертвечину, всю падаль, а потом сжигали.