Игроки и жертвы

Марина напряжённо слушала меня, сжав губы, и я продолжила:

— Приём будет масштабный, понимаешь? В нём участвует и районная администрация, и депутаты всех уровней — от Госдумы до городского совета. СМИ нагонят столько, что их, возможно, будет больше, чем самих граждан. Каждое наше действие, каждая ошибка будет на виду. Ты что, решила пойти работать к Богданову? Тебе своей работы мало? Хочешь, ещё подкину? — добавила я с сарказмом, чтобы немного разрядить обстановку, но тон всё равно оставался жёстким.

Марина опустила глаза.

— Значит так, друзья мои, — я постучала пальцами по столу, заставляя всех присутствующих поднять головы и выпрямиться. Мой голос звучал твёрдо, без намёка на сомнение. — Анекдот про батюшку и монашку все знают?* Хорошо. Тогда всем помощникам на округе сегодня же взять все нормативные документы, от 59-ФЗ до партийных положений о порядке работы с обращениями граждан. И никаких отговорок.

Я специально выдержала паузу, чтобы мои слова как следует осели в сознании присутствующих. Марина по-прежнему молча кивала, но я знала, что она поняла.

— У вас есть три дня, — продолжила я, прищурившись. — Три дня, чтобы всё изучить. А потом будет экзамен от меня. Кто провалит — до начала осени сидит без премий. Хватит делать то, что мы не обязаны. Нам нужно работать грамотно и по закону, чтобы ни у кого не было поводов нас подловить.

Я увидела, как Марина вздрогнула при слове "премия", а другие помощники, сидевшие в кабинете, начали переглядываться, явно осознавая всю серьёзность предстоящего экзамена.

— Миленка решает свои задачи и продвигает своего шефа, — продолжила я, придав голосу холодную чёткость. — А у нас есть свой начальник, и его интересы — наша главная цель. Богданов как-нибудь сам справится со своей карьерой, и нас это не касается. Ясно, коллеги?

Собравшиеся, тяжело вздохнув, кивнули головами.

— А если…. Она письмо от Богданова пришлет таки? — спросила Марина.

— Тогда, Мариночка, я станцую тарантеллу на столе, — с лёгкой иронией ответила я, стараясь разрядить обстановку. — Потому что менять правила, принятые по всей России, только из-за нас никто не будет, естественно.

Я нарочно сделала паузу, чтобы все обдумали мои слова, а затем продолжила с той же холодной уверенностью:

— И письмо, если таковое и случится, будет не приказом, а просьбой о помощи. Чуешь разницу? Нет, тогда мы, конечно, поможем, разговоров нет. Только вот…. даже если у Миленки совсем башню снесет, Богданов такое письмо никогда не подпишет. Просить помощи?…. Нет, это не про него.

Сотрудники штаба спрятали довольные улыбки. Так щелкнуть по носу Милену многим давно хотелось.

— Так что, занимаемся своей работой, на прием приезжаем только как приглашенные гости и только жестко в рамках инструкций. Никакой самодеятельности.

7

Однако сама я далеко не была так уверена в своих силах. Чем ближе приближалась пленарная неделя, тем больше в моем животе образовывался густой и твердый комок страха. Первые два дня пленарной недели проходили в относительном спокойствии. Заседания комитетов шли своим чередом, и, несмотря на всю их сложность и нагрузку, я находила в них даже некое спасение. Здесь, среди обсуждений и голосований, я могла сосредоточиться на работе, не думая о том, что угрожает моему хрупкому спокойствию. Мы с Богдановым находились в разных комитетах, и вероятность пересечься случайно в коридорах была невелика. Я словно ловко лавировала в этом пространстве, избегая ненужных встреч и направляя свои мысли только на дело.

Но в среду напряжение достигло пика. Заседание фракции, запланированное на полдень, должно было свести нас вместе — лицом к лицу, нос к носу. Это была неизбежная реальность, от которой я не могла спрятаться. Одна мысль об этом заставляла моё сердце учащённо биться, и я чувствовала, как страх сковывает меня изнутри. Никакие практики самоуспокоения не помогали: воспоминания о той ужасной ночи, о его хищном взгляде и холодных словах, о боли и унижении всплывали в памяти, и я едва могла справиться с нахлынувшей паникой.

Перед самым совещанием собрала бумаги и бросила последний взгляд в зеркало в моем маленьком кабинете. То, что я увидела, внезапно дало мне немного сил. Прошедшие полгода действительно изменили меня. Я больше не выглядела измождённой и измотанной, как тогда, когда только вернулась после всех потрясений. Моё лицо, которое раньше было болезненно худым и осунувшимся, теперь обрело здоровый, естественный румянец и более округлые, мягкие черты. Зелёные глаза, которые так часто блестели лихорадочно и испуганно, теперь сияли по-другому — в них был свет живого интереса и внутренней стойкости, даже если сейчас за этим блеском пряталось возбуждение и скрытая тревога.

Мои волосы снова стали выглядеть ухоженными. Я больше не прятала их в небрежные пучки, как делала в самые тяжёлые дни. Теперь я укладывала их в строгие, но элегантные причёски, которые подчёркивали мою собранность и профессионализм. На этот раз высокийсвободный узел придавал мне деловитый и уверенный вид, даже если внутри бушевал ураган.