Игроки и жертвы

Двери кабинета Богданова с грохотом распахнулись, и в приемную буквально вылетел сам генеральный директор. Он двигался быстро, как будто его раздражение толкало вперёд, наполняя каждый шаг энергией, способной сокрушить всё на своём пути. Я спокойно поднялась, когда его глаза скользнули по мне.

Кирилл Алексеевич Богданов был высоким мужчиной 47 лет с короткими тёмно-каштановыми волосами. Он носил очки с тонкой металлической оправой, которые добавляли его лицу интеллигентности и строгости, придавая ему вид человека, привыкшего к принятию серьёзных решений. Его черты лица были четкими и выверенными, словно высеченными из камня: высокий лоб, прямой нос и уверенный взгляд, который, казалось, просчитывал людей на несколько шагов вперед.

Его ровная кожа почти не имела морщин, хотя лёгкие линии у глаз намекали на годы опыта и выработанную за это время холодную, непреклонную стойкость. Кирилл всегда одевался безупречно: строгий деловой костюм, белая рубашка и галстук в синих тонах, подчёркивавший его статус. Он выглядел как воплощение власти и контроля, человек, который не привык слышать слово «нет».

Он ничуть не изменился с того времени, как мы иногда пересекались в коридорах и на заседаниях Законодательного собрания. Остановился, бросив оценивающий взгляд, в котором словно проскользнуло узнавание.

— Вы кто? — резко спросил он, — мы знакомы?

— Агата Романова. Я работаю у вас в отделе кадров, — ответила максимально спокойно и ровно, понимая, что, если покажу хоть крупицу слабости, разговора вообще не состоится.

Он слегка прищурился, будто пытаясь вспомнить, и на его лице отразилось лёгкое, еле заметное раздражение от того, что я осмелилась его беспокоить.

— Заходи. Анна, занесешь кофе! — приказал он, возвращаясь в кабинет. — У тебя есть десять минут, пока я отдыхаю, — металлический голос не оставлял места для размышлений.

Я вздохнула, облизав губы.

— Долго будешь молчать? — он сел в свое кресло.

— Прошу прощения. Кирилл Алексеевич, я пришла с просьбой….

— Ну, еще бы, — фыркнул он, — с чем еще-то ты могла прийти. Говори.

— У комбината есть социальная программа по выдаче ссуд работникам, — спокойно начала я, глядя прямо в серые глаза.

— Есть. Вставай на очередь. — сарказм в его голосе был как удар по лицу, унизительный и лишённый интереса. — Из-за этого ко мне зачем приходить?

— Дело в том, — я судорожно сжала спинку стула, около которого стояла, — что по условиям программы человек должен проработать на комбинате не менее пяти лет… Я же…. Я работаю только один год.

Кирилл Алексеевич нахмурился, его серые глаза сузились, и он медленно откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. Было ясно, что ему совершенно не нравилась эта ситуация. Он внимательно изучал меня, будто взвешивая каждый мой жест, каждую мелочь, которую можно использовать против меня. Я стояла перед ним, сжав руки так сильно, что ногти впились в кожу стула, но продолжала выдерживать его взгляд.

— И? — протянул он, склонив голову набок. — Ты думаешь, что я должен сделать для тебя исключение?

— Здесь, — я положила перед ним папку с бумагами, которые подготовила Ирина, — мои характеристики от начальницы отдела кадров. И мое обязательство выплатить ссуду в течении трех лет, а не стандартных пяти. Если нужны дополнительные гарантии — я готова их предоставить.

Он с тихим смешком покачал головой.

— Еще одна…. Боже, ты серьезно думаешь, что ради красивого личика, я готов буду потратить на тебя деньги комбината?

Мне показалось, что я ослышалась.

— Что? Простите….

— Месяца не проходит, чтобы кто-то из вас не приходил ко мне с такой просьбой, — он даже не притронулся к папке. — Программа для того и создана, чтобы вы, глупые курицы, не донимали меня подобным.

— Программа создана для того, — выпалила я, прежде чем успела прикусить язык, — чтобы работники комбината знали какой у них замечательный директор и хором голосовали за вас на выборах!

Кирилл Алексеевич медленно поднял глаза, его лицо окаменело. Он больше не усмехался; его губы сжались в жесткую, тонкую линию, а взгляд потемнел. На его лице появилось выражение почти хищной ярости, и я поняла, что перешла черту. Он снова откинулся на спинку своего массивного кресла, сложив руки на груди.

— Что ты сказала? — голос его стал ледяным, и в нём сквозила опасная угроза. Он изучал меня, как жертву, которая внезапно решила взбунтоваться, и теперь ему было интересно, чем всё закончится. — Повтори.

— Простите, — выдавила я, хотя извинение звучало так же натянуто, как и мое дыхание. — Но это правда, Кирилл Алексеевич. Люди приходят к вам, потому что у них нет другого выхода. А программа создана не для их удобства, а чтобы поднять ваш рейтинг. К тому же эта программа идет как социально-значимый проект и софинансируется из бюджета. У вас минимальные риски…

Он наклонился вперёд, упершись локтями в стол, и я заметила, как жилка на его шее слегка дернулась. Его губы растянулись в едва заметную, но абсолютно лишённую тепла улыбку.