Игроки с Титана

Мне, возможно, придется поступать на работу к «Карпу и сыновьям», подумал Чик. Брат его Винс, тамошний служащий со статусом прита, мог бы оказать ему содействие в поступлении туда. Это было бы лучше, чем ничего, уж лучше это, чем пополнить ряды жалких безработных, самого низшего слоя социального класса испов — ведь это самые что ни есть бродяги, настолько уже нищие, что даже не в состоянии эмигрировать. Наверное, такое время наконец–то наступило. Ему следует открыто в этом признаться. Раз и навсегда выбросить из головы всякие незрелые честолюбивые замыслы, осуществлению которых он посвятил столько лет своей жизни.

Но вот как быть с Жюли? Что с нею делать? Жена его брата безнадежно спутала все его карты. Взять, например, хотя бы такой вопрос — в какой мере он несет теперь финансовую ответственность за нее? Ему непременно нужно обсудить все самым обстоятельным образом с Винсом, встретиться с ним лицом к лицу. Во что бы то ни стало. Независимо от того, найдется ли дня него место в фирме «Карп унд Зоннен Верке» или нет.

Было бы весьма неловко, если выражаться помягче, подступаться к Винсу в сложившихся обстоятельствах; в очень уж неудачное для него время началась это его связь с Жюли.

— Послушайте, Маури, — произнес Чик. — Вы не имеете никакого права отделываться от меня. У меня большие неприятности, я уже намекал вам об этом, когда говорил с вами по видеофону. У меня теперь девушка, которая…

— Ладно.

— Простите?

Маури Фрауэнциммер тяжело вздохнул.

— Я сказал «ладно». Попридержу тебя еще немного. Чтобы ускорить банкротство «Фрауэнциммера и компаньонов». Вот так.

Он пожал плечами.

— Се ля ви. Такова жизнь.

Один из представителей младшего поколения симулакронов обратился к взрослому мужчине:

— Обрати внимание, папа, какой это добрый человек. Верно, папа?

— Да, Томми, очень добрый, — кивнув, ответил взрослый мужчина. Определенно добрый.

Он погладил мальчика по плечу. Все члены семьи заулыбались.

— Я придержу тебя до следующей среды, — решил Маури. — Это самое большее, что я в состоянии для тебя сделать, но, может быть, это хоть и немного, но поможет. Я не могу предсказывать будущее. Даже несмотря на то, что в какой–то мере обладаю даром предвидения, как я всегда об этом говорил. Я имею в виду, что мне свойственны определенные предчувствия в отношении того, что ждет меня в будущем. Но вот в данном конкретном случае — тут для меня все совершенно неясно. Слишком все запутано — во всяком случае, в том, что касается меня.

— Спасибо, Маури, — сказал Чик.

Что–то буркнув себе под нос, Маури Фрауэнциммер снова уткнулся в утреннюю газету.

— Может быть, к следующему воскресенью ситуация прояснится, — сказал Чик. — Случится что–нибудь такое, чего мы не ожидаем.

Может быть как заведующему по сбыту мне удастся заполучить жирный заказ, подумал он.

— Все может быть, — не стал разубеждать его Маури.

Однако голос его звучал не очень–то уверенно.

— Я на самом деле намерен попытаться все изменить к лучшему.

— Конечно же, — согласился Маури, — ты будешь стараться, Чик, что еще тебе остается… Эти последние слова он произнес очень тихо, совсем уже отрешившись от происходящего в кабинете.

Глава 6

Для Ричарда Конгросяна Акт Макферсона стал подлинным бедствием, ибо в одно мгновение лишил его самой надежной опоры существования — помощи со стороны д–ра Эгона Саперба. Теперь он был брошен на произвол судьбы перед лицом длящейся практически всю его жизнь болезни, которая как раз сейчас особенно сильно давала о себе знать, подчинив себе его всего без остатка.

Именно поэтому он покинул Дженнер и добровольно лег в нейропсихологическую клинику «Франклин Эймс» в Сан–Франциске — место давным–давно для него знакомое. В течение последнего десятилетия он много раз здесь лечился.

А вот на этот раз может случиться и так, что он уже не в состоянии будет ее покинуть. Болезнь его стала особенно быстро прогрессировать.

Он был, он это точно знал, ананкастиком–человеком, для которого все действия и поступки являются вынужденными, — для него уже не существовало совершенно ничего, что он не делал бы, повинуясь каким–либо внутренним порывам своей души. И, что еще больше усложняло его положение, он совсем запутался под гнетом непрерывного воздействия со стороны многочисленных рекламок Теодоруса Нитца, так и льнувших к нему со всех сторон. Даже сейчас при нем была одна из таких рекламок; он носил ее у себя в кармане.

Вот и теперь, вытащив рекламку из кармана, Конгросян снова включил звук и со страхом слушал, как она с нескрываемой злостью скрежетала:

«…это может вызвать отвращение у окружающих в самый неподходящий момент, в любое время суток». И тут же перед его мысленным взором стала разворачиваться в цветах и объеме такая картина: приличный с виду черноволосый мужчина наклоняется к полногрудой блондинке, чтобы поцеловать ее. На лице девушки выражение покорности и восторга вдруг мгновенно исчезает, и его сменяет ничем не прикрытое отвращение. А рекламка при этом визжит пронзительно: «Вот видите? Ему так и не удалось полностью избавиться от неприятного запаха, что исходит от его тела!».