Вадим Семёныч сокрушённо вздохнул и покачал вихрастой головой. Гноя не оставляло ощущение, что они отрабатывают давно обкатанный сценарий, где каждая реплика и каждый жест доведены до автоматизма долгими репетициями и последующими гастролями. Больше всего ему сейчас хотелось куда-нибудь исчезнуть, но на улице по такой погоде и в такое время был уже серьёзный шанс замёрзнуть насмерть, а в Игорьковой однушке спрятаться было решительно некуда. Здесь на него снова обратили внимание.
– Слышь, сибиряк, иди чайник хоть поставь.
Это было, кажется, первое не унизительное прозвище, которым Гноя называли с начальной школы. Он приосанился и пошёл было на кухню исполнять просьбу усатого, как тон гостя внезапно изменился:
– Стоять!
Гной замер, а Игорёк что-то взволнованно залопотал: он, судя по всему, неплохо знал, чем оборачиваются такие перепады дядьвитиного тона и настроения. Усатый рявкнул:
– У тебя чем жопа намазана, извращенец? Вадим Семёныч, ну-ка глянь там.
Юрик с досадой вспомнил про масло, на которое он сел впотьмах каких-то сорок минут назад. Казалось, что и эльфийки, и это досадное недоразумение произошли в прошлом году – причём с кем-то другим, а не с Юрием Черепановым по прозвищу Dark Skull.
Вадим Семёныч, бывший явно младшим усатого по званию, с неудовольствием присмотрелся к Юриковым штанам.
– Да хер его знает, товарищ майор, вазелин вроде…
Гной так возмутился этим предположением, что впервые с рокового звонка в дверь подал голос:
– Это масло!.. Сливочное!
Майор среагировал молниеносно – его трубный глас прозвучал так, что вот теперь наверняка проснулись даже те соседи, которых не разбудила вечеринка с эльфийками.
– В сракотан тут поретесь, уроды?! Гарик, матери звоню – в армию, блядь, поедешь!! В Чечню!! Я всегда говорил, что толку не будет с тебя, сучонок!
Вся эта гроза каким-то образом обрушилась на Игорька в обход Гноя – неожиданное ощущение. Но радоваться было рано. Майор переключился:
– Заговорил, великий немой? Документы давай твои посмотрим теперь.
Не успев толком продумать линию поведения (хотя когда он её в последний раз продумывал? Только перед Манёврами в классе), Гной неожиданно для себя огрызнулся:
– Вы не имеете права!
Все замолчали. Юрик понял, что сейчас обделается, и немного успокоился: после такого срама его наверняка оставят в покое. Дядя Витя, однако, кричать в ответ не стал и обратился к нему задушевно и, кажется, немного даже ласково:
– Не имеем, твоя правда! Мы же не оборотни какие, невинных граждан ни за что винтить. А скажи мне, Вадим Семёныч… Он выдержал паузу. Безусый преувеличенно внимательно сверлил глазами начальника. – …Не проходит ли у нас по ориентировкам такой парень? Что-то, я помню, вроде бы видел похожего.
– Как не проходит – проходит, товарищ майор. Педофила из лесопарка никак поймать не можем, а тут вроде все приметы сходятся!
Усатый сладко улыбнулся:
– Ну и отлично. Задерживаем до выяснения, документов у гражданина, судя по всему, не имеется. Посидит в КПЗ, а там и подснежник подходящий найдётся. Обеспечим с тобой, товарищ старший лейтенант, план раскрываемости по отделу!
Он продолжал говорить страшные вещи. Каждое слово, протолкнувшееся из-под усов, словно бы вбивало новый гвоздь в крышку Юрикова гроба. Каждое предложение сулило новый круг ада, по сравнению с которым даже гроб казался не такой уж плохой перспективой. Майор был чёрным колдуном, заклинания которого гвоздили Гноя, лишали сил, выпивали душу – причём явно походя, между делом. Впервые в жизни Юрик по-настоящему понял, что умрёт не когда-нибудь в далёком будущем, которого и вообразить-то себе трудно, а вот совсем уже скоро – может быть, счёт пошёл уже на дни. Осознание конечности собственного существования и присутствия в мире такого кромешного зла, как майор, сплелись в Юриковых мыслях тесным горячим клубком; он понял, что не сможет вынести больше ни секунды, что сейчас рванёт к двери прямо в чём был, проберётся к вокзалу, как-нибудь вернётся в родной дом…
– …а в камеру тебя определим к таким же пидорам, как ты, чтобы не скучно было, – закончил свой страшный рассказ майор и причмокнул губами от удовольствия.
Гной врос в пол, даже бежать уже не было сил. Дядьвитя ломал жизни походя, с наслаждением и не в первый раз. Неожиданно на помощь пришёл Игорёк, всё это время сокращавшийся где-то на периферии зрения.
– Дядь Вить, дядь Вить, я это, вспомнил, это!..
– «Это» да «это» через слово, дебил, блядь, необразованный, – прервал племянника усатый. – По-человечески говори. Что ты там вспомнил?
Вместо ответа Игорёк кинулся к окну и начал с треском отдирать примёрзшую раму. Повеяло могильным холодом. Вадим Семёныч выпучил глаза, рявкнул нечленораздельное и, пыхтя, начал выковыривать кобуру из собственных жировых складок. Майор внезапно развеселился.
– Вади-и-им Семёныч, ну ты что, совсем на службе озверел?.. Отставить! То ж кровиночка моя. Чего там у тебя, мудила грешный? – это уже кровиночке.