В себя похмельный и окровавленный Юрик пришёл на следующее утро в обезьяннике. Сюрприз удался на славу: даже переезд в Казахстан уже не казался такой сомнительной перспективой, – только бы подальше отсюда, только бы никогда больше не ходить по одним улицам со вчерашними гостями «Лисички». Как ни странно, претензий у милиции к нему не было: накануне в КПЗ его оставили только потому, что Юрик не мог стоять, сидеть и разговаривать.
Билет на поезд, таким образом, не пропал (а смутные надежды на это у Гноя были): ранним утром в отделение пришёл злой Виктор Сулейманович, забрал пасынка под роспись и отвез на железнодорожный вокзал.
– До Москвы доедешь, там три часа пересадка, – втолковывал он на перроне пребывающему в полубессознательном состоянии Гною. – Понял меня? Три! Часа! Потом садишься на алмаатинский поезд! Одиннадцатый вагон! Плацкарт! Понял?! Дальше доезжаешь до Кызыл-Орды! На автобусе! До! Кызыл! Орды!!
Для Юрика всё это звучало как серия гортанных выкриков, лишенных всякого смысла, но на всякий случай он из последних сил кивал. Рядом фыркал и отдувался уже хорошо ему знакомый поезд.
– Там встретит дядя Жагыпар! Понял? Жа! Гы! Пар!
Это запомнить было попроще: достаточно было мысленно напевать имя Жагыпар на мотив песенки про Буратино.
– Если дядя Жагыпар не сможет, приедет дядя Ыбырай! Ы! Бы! Рай! Понял?!
Интересно, подумал Гной, как долго добираются свежие номера «Мании страны навигаторов» до обиталища дядь Жагыпара и Ыбырая. Наверное, дня два-три, не меньше…
– Всё! Запомнил? Чемодан не потеряй!
Это было дельное напутствие: оба путешествия Гноя к сему моменту сопровождались кражей вообще всего, что было у него с собой. Сулейманович подопнул ногой чемодан поближе к грязному отъезжающему и зачем-то похлопал его по бедру.
– Паспорта здесь?
Юрик успел забыть, что двадцать минут назад он, раня непослушные пальцы, под присмотром отчима в мужском туалете приколол изнутри к собственным трусам английской булавкой пакетик с паспортами. Рядом был прикреплен тощий конверт с деньгами «на первое время» (что будет по истечении первого времени, Виктор Сулейманович не уточнил), а рядом с ним – билеты на поезд Москва-Алма-Ата, поэтому Гной ощущал, что на него надет жесткий и неудобный подгузник.
– Ладно, – с фальшивой грустью в голосе сказал отчим. – Долгие проводы – лишние слезы. Лена… то есть мама просила тебя поцеловать…
Гной в ужасе отскочил, запнулся о чемодан и упал на перрон, немедленно потонув в океане головной боли и страданий. Сулейманович скривился.
– …Но, я думаю, без этого мы обойдёмся.
Не прощаясь, отчим ушел; по мере отдаления от Гноя походка его становилась пружинистее, а спина – прямее. Огороженный перрон Виктор Сулейманович покидал, весело насвистывая.
Юрика оторвала от земли неумолимая сила, вдруг начавшая осыпать его зловонными поцелуями. Он начал в панике отбиваться, решив, что отчим вернулся выполнить материнский наказ, но неумолимая сила вдруг сказала голосом Туши:
– …Юра! Забери меня с собой!
Голос в голове Гноя послушно допел «я приду сквозь злые ночи». Сам он повис в душных объятиях явно не ночевавшей дома бывшей одноклассницы, не в силах сказать ни слова.
– Детишек нарожаем!.. Огород!.. Хозяйство!.. Свиньи!
Солодовникова вываливала на него все свои представления о спокойной, зажиточной семейной жизни. Звучало это по-своему убедительно: вон сколько горя и зла принесли ему корыстные развратные москвички, просто развратные одноклассницы и нарисованная Анечка. Может, действительно махнуть с Тушей… Кстати, надо будет спросить, как её зовут, – сделал себе мысленную пометку Гной. Из поезда тем временем выглянула проводница (не Нюрка, другая) и гавкнула:
– Так, едем или обжимаемся тут?
– Можем совместить, – дохнула Туша в ухо избраннику.
Гной собирался что-то сказать, но поезд зашевелился, а проводница начала демонстративно закрывать дверь вагона. Юрик вырвался, подхватил чемодан и под горестные крики «огород!» и «свиньи!» запрыгнул на подножку.
Дорога в Москву прошла без приключений. Первые сутки Гной спал, обняв чемодан одной рукой и запустив другую в трусы, чтобы придерживать пакет с паспортом. Семейная пара с маленьким ребенком, ехавшая с ним в купе, долго скандалила с проводницей, после чего куда-то делась, предоставив Юрика самому себе. После этого он часами невидящими глазами смотрел в окно, ощущая в голове гулкую чёрную пустоту.
На вокзале Гной вспомнил, что его следующий поезд отходит только через три часа, и побрел по периметру зала ожидания, выбирая место, где приткнуться. Все скамейки были заняты. Юрик вздохнул и сполз на грязный пол. Несмотря на позднее время, было очень жарко – в Москве, кажется, существовало только два без предупреждения перетекавших друг в друга времени года: апокалиптическая чёрная зима и душное, как в тропиках, лето.